ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ГРУППОВЫХ СИСТЕМ НАСЕЛЕННЫХ МЕСТ РОССИЙСКОГО СЕВЕРА

(Материал данного раздела опубликован в виде статьи: Медведев П.П. Морфология поселенческих кластеров Российского Севера конца 19 - первой половины 20 веков (ареальные исследования народного зодчества с применением архитектурно-типологического и математико-модельного анализа) / Петрозаводский гос. ун-т. Петрозаводск, 2000. - 63 с.; библиогр. 181 назв., рис. 10 (Деп. в ВНИИНТПИ от 13.01.2001, № 11812)).

“Архитектура, что за вещь?” Такой вопрос прозвучал еще в 1791 году из уст соратника великого архитектора В.И.Баженова и “искреннего друга” А.Н.Радищева, бунтовщика и путешественника, ученого и “архитектуры помощника” Федора Васильевича Каржавина [65, с. 7]. Однако не XVII век является колыбелью науки, призванной познать законы организации искусственной среды обитания человека, формируемой из зданий, сооружений и их территориально-пространственных комплексов, тесно взаимодействующих с природным окружением. Наиболее ранним теоретическим исследованием в этой области был знаменитый трактат под заглавием “Десять книг об архитектуре”, составленный еще в I веке до н.э. римским архитектором и инженером Марком Витрувием Поллионом [8, с. 33]. Таким образом, всемирная история архитектурной науки в настоящее время насчитывает уже более 20 веков.

На этом фоне отечественная историко-архитектурная наука выглядит относительно молодой, даже если за точку отсчета принять вторую половину XV века. Именно в это время в Москву из города Болоньи царем Иваном III был приглашен видный итальянский архитектор эпохи Возрождения Альберти Фиораванти (Фиораванте, Фьераванти), прозванный в последствии на Руси Аристотелем. Он был направлен во Владимиро-Суздальское княжество с целью ознакомления с традициями древнерусской архитектуры и их последующего использования при возведении Успенского собора в Кремле (1475-1479 гг.) [59, с. 52-54; 60, с. 171-175, рис.5.1; 65, с. 75; 158, с. 161; 177, с. 291-295].

Правда, каких-либо документальных свидетельств проделанной Аристотелем Фиораванти исследовательской работы не сохранилось, если не считать самого Успенского собора. По мнению многих ученых в архитектурном образе этого уникального сооружения нет ничего заимствованного из архитектуры итальянского Возрождения, несмотря на то, что его автором был “один из выдающихся архитекторов итальянского кватроченто”. Как свидетельствует летопись, его “делаши наши мастеры по его (Аристотеля Фиораванти - П.М.) указу”, вследствие чего он на долгие столетия стал центром средоточия русской государственной и церковной жизни, местом коронации русских царей и погребения митрополитов “всея Руси”. А в итоге, спустя столетия, он заслуженно получил мировое признание в качестве шедевра древнерусской архитектуры [8, с. 130-131; 59, с. 54].

Вместе с тем, нельзя не упомянуть и о том, что если в качестве документального свидетельства во внимание принимать лишь текстовые документы, то время зарождения отечественной историко-архитектурной науки относится исследователями к началу XVII века, и связывается с именем Петра I. Как отмечала в своей монографической работе видный исследователь теории и истории отечественной архитектуры Т.А.Славина, “видимо, не без подсказки Петра Б.И.Куракин, планируя в 1705 году, “какие надобно книги написать о своем государстве для памяти своей впредь”, включил в их перечень “самой Москвы описание: что мерою город и что монастырей, и что знаменитых улиц и ворот, и знаменитых хороших палат…- всего, что ни есть в самой Москве - то описать””[46, с. 62; 149, с. 10]. В этой же связи нельзя умолчать и о первом известном в России распоряжении об охране памятника зодчества, которое было отдано Петром I, когда он приказал казанскому губернатору дать каменщиков и материалы “для починки поврежденных и грозящих упадком строений и монументов” древней столицы волжских болгар близ Казани и повелел “пещись о сохранении оных” (цит. по [168, с. 10]).

Вместе с тем, характеризуя эпоху Петра, как время зарождения научного знания об отечественном зодчестве, авторы “Истории русской архитектуры”, опубликованной в 1994 году, отмечали, что именно “с петровскими преобразованиями началось размежевание “народной” и дворянской культур” [60, с. 264]. Однако следует заметить, что потребовалось еще целое столетие горнила профессионального зодчества, прежде чем наступило осознание высокой культурной ценности памятников народной архитектуры.

Таким образом, если за точку отсчета принимать начало XVIII века, то возраст отечественной историко-архитектурной науки ныне насчитывает уже около 300 лет. А ее предметно-методологическая ветвь, занимающаяся проблемами изучения, сохранения и преемственного развития народного зодчества как на территории Российской Федерации в целом, так и в границах такой ее неотъемлемой части, как Российский Север, выглядит еще более юной (рис.1).

В этой связи следует сказать, что территория Российского Севера охватывает земли двух республик (Карелии и Коми) и пяти областей (Мурманской, Архангельской, Ленинградской, Вологодской и Новгородской) и по образному выражению многих исследователей представляет собою уникальную сокровищницу памятников отечественного народного зодчества. Однако следует отметить, что интерес к ее изучению со стороны специалистов различных научных областей проявился лишь в середине XIX века [116, с.14; 168, с. 101-110; 171, с. 7]. Вместе с тем, несмотря на свой не очень преклонный возраст, “народная” ветвь отечественной историко-архитектурной науки смогла сформировать весьма представительную армию исследователей из специалистов различных научных областей, накопить довольно большой опыт исследовательской работы и добиться достаточно весомых результатов (см. к примеру: [137, с. 207-220]).

Анализ более чем 400 литературных источников, посвященных проблемам изучения, сохранения и преемственного развития традиций отечественного народного зодчества свидетельствует о том, что в истории этой ветви отечественной историко-архитектурной науки может быть выделено 4 основных периода (рис.1) [50, с. 2-3; 88, с. 55].

В качестве начальной фазы становления науки можно рассматривать подготовительный этап, охватывающий время конца XVIII - первой половины XIX веков. На этом этапе были очерчены общие контуры предмета и объекта исследования, а также были сформулированы основные цели и задачи новой по тем временам научной области. А в ее теоретический фундамент были заложены концепции таких видных ученых, путешественников и краеведов, как И.И.Лепехина, Н.Я.Озерецковского, Т.И.Тутолми-на, Г.Р.Державина, П.И.Плещеева, В.В.Крестинина и многих других (о библиографии см.: [87, с. 267-295]).

Во второй половине XIX века на смену подготовительному этапу пришел этап общих представлений о предмете исследования. Основные теоретико-методологические положения этого нового этапа исследований были сформулированы главным образом благодаря трудам архитекторов, инженеров-строителей и искусствоведов. В списке фундаментальных трудов этого времени могут быть названы работы Л.В.Даля, В.В.Суслова, Н.Д.Чечулина, И.Я.Бибибина, И.Э.Грабаря, Ф.Ф.Горностаева, М.В.Красовского, И.В. Евдокимова, В.Д.Мачинского, А.И.Некрасова, Д.П.Осипова, М.Я.Феноменова и многих других.

Начиная с 20-х годов XX века, наука об отечественном народном зодчестве вышла на уровень анализа накопленной информации. В это время в сферу научных исследований, связанных с изучением отечественного историко-архитектурного наследия, активно включились специалисты различных научных областей. Помимо архитекторов, инженеров-строителей и искусствоведов, в числе которых в это время были К.К.Романов, Р.М. Габе, С.Я.Забелло, В.Н.Иванов, П.Н.Максимов, Е.А.Ащепков, И.В.Маковецкий, Э.С. Смирнова, И.А.Бартенев, В.Н.Федоров, Б.В.Гнедовский и другие, неоценимый вклад в изучение теории и истории народного зодчества на этом этапе развития историко-архитектурной науки внесли археологи, историки, этнографы, географы, искусствоведы и градостроители. В их числе имена таких видных исследователей, как М.В.Витова, В.В.Пименова, Р.Ф.Тароевой-Никольской, Е.Э.Бломквист, Л.И.Жеребцова, З.И.Етоевой-Строгальщиковой, Н.Н.Воронина, Л.А.Голубевой, А.Я.Дектярева, А.А. Шенникова, Г.Г.Громова, С.И.Кочкуркиной, М.Г.Косменко, С.А.Ковалева и многих других.

К 70-м годам XX века историко-архитектурная наука уже успела накопить достаточно весомый багаж аналитических материалов. Последние позволили науке перейти к этапу синтеза, в процессе которого были сформулированы основные идеи по общей типологии объектов народной архитектуры с учетом их территориально-хронологическо-этнических различий и намечены пути к установлению основных генетических корней и эволюционных тенденций развития выявленных в процессе исследований приемов, форм, элементов и деталей народного зодчества. В списке исследователей этого третьего исторического периода заслуженное место занимают имена архитекторов Л.М.Лисенко, А.В.Ополовникова и В.П.Орфинского.

Однако еще не закончился процесс осмысления результатов предшествующего этапа исследований, как в недрах отечественной историко-архитектурной науки уже начали зарождаться новые теоретические концепции.

Во-первых, проявился круг проблем общеметодологического характера. Так, общеизвестно, что в любой области человеческих знаний периоды плавного поступательного движения нередко прерываются революционными скачками с неизбежным обновлением устоявшихся концепций, фундаментальных понятий и идей, и, в частности, такого исходного понятия как “объект исследования”. Не стала исключением и наука о теории и истории народного зодчества, ориентированная на изучение народных традиций создания искусственной среды обитания, благоприятной для жизни и деятельности человека.

В этой связи можно сказать, что в период с конца XVIII до 40-х годов ХХ века в работах упоминавшихся выше пионеров-исследователей, начиная с Л.В.Даля и заканчивая К.К.Романовым, в качестве объекта исследования выступали лишь культовые сооружения и традиционные крестьянские жилищно-хозяйственные постройки с их конструктивно-декоративными элементами и деталями. Переход на качественно иную ступень в изучении памятников народного зодчества осуществился благодаря трудам ученых 50-60-х годов XX столетия, начиная с Р.М.Габе и заканчивая В.П.Орфинским. Их усилиями в орбиту исследований оказались вовлеченными традиционные поселения, трактуемые в качестве систем более высокого иерархического ранга по отношению к единичным постройкам и их комплексам.

Однако творческие поиски исследователей народного зодчества в вопросе об определении границ предмета и объекта исследования на этом не закончились. Уже на рубеже 70-80-х годов ХХ века в работах таких ученых, как Ю.С.Ушаков, Т.А.Славина и ряда других специалистов, наметилась новая тенденция, предопределенная как нуждами теории архитектуры, так и потребностями архитектурно-строительной практики. Произошло осознание необходимости проведения историко-архитектурного исследования более сложных, чем поселения, структурно-пространственных образований - систем расселения различного территориально-пространственного масштаба.

Примечательно, что процесс переосмысления внутренней сущности объекта исследования затронул не только народное зодчество. Аналогичные тенденции прослеживаются во многих смежных с теорией и историей архитектуры научных областях. Так в социально-экономической географии, выделившейся в особую ветвь научных исследований из общего русла географической науки, объектом исследования первоначально выступали крупные расселенческие образования в масштабах природно-географических регионов. И лишь затем географы обратились к изучению систем расселения в границах более мелких административно-территориальных единиц и к познанию специфики территориально-пространственного размещения отдельных населенных пунктов (см. к примеру [2; 3; 12; 6; 53; 66; 67; 68; 72; 109; 142; 152]). В этот момент социально-экономическая география вышла на стык с исторической географией, которая, имея в своей основе концепции исторической демографии, двигалась от изучения отдельных населенных пунктов к их территориально-пространственным комплексам (см. к примеру: [27; 28; 30; 31; 32; 33; 34; 35; 37; 43; 79; 125; 127; 172; 134]). А на стыке этих наук выделились и новые направления, к примеру, такое как изучение истории ландшафтов [22; 23].

Однако еще более близкие аналогии наблюдаются между историко-архитектурной наукой и археологией. Именно в последней достаточно наглядно прослеживается закономерный переход от изучения отдельных археологических находок к выявлению и исследованию археологических памятников и их комплексов, на смену которого приходит этап обобщения результатов локальных исследований, способствующий выходу на уровень изучения расселенческих проблем (см. к примеру: [20; 21; 39; 73; 80; 81; 82; 83; 138; 141; 158]).

Во-вторых, параллельно с описанным выше процессом внутренней реструктуризации самой науки об отечественном народном зодчестве, в ней, как и во многих других смежных с ней научных областях, начиная со второй половины XX века, наметилась тенденция к активному освоению новых инструментальных средств, которые представляла ученым быстро развивающаяся область компьютерных технологий (см. к примеру [1; 4; 20; 21; 44; 56; 61; 69; 70; 163]).

Первые шаги по применению вычислительной техники в исследовании памятников отечественной народной архитектуры были предприняты еще в 80-х годах XX века. В частности, за период 1979-1986 годов в процессе изучения народного зодчества Беломорского Поморья автором было детально обследовано 135 сельских поселений и более 3500 крестьянских жилищно-хозяйственных построек и выполнен их традиционный архитектурно-типологический анализ.

Однако к этому времени уже существовала система статистического анализа SAS-79/84.2, разработанная американской фирмой “САС-институт” и адаптированная к российским условиям Томским СФТИ в виде системы комплексной автоматизации экспериментов “САФРА” [146; 147; 148]. С использованием возможностей системы SAS и с привлечением специалистов информационно-вычислительного центра Петрозаводского государственного университета (ИВЦ ПетрГУ) автором была разработана информационно-логическая система “Деревянное зодчество” (ИЛС-ДЗ), благодаря которой, в дополнение к традиционному для архитектурных исследований визуальному ранжированию обследованных памятников архитектуры удалось разрешить в комплексе две группы новых научно-исследовательских задач [93; 108]. Первую группу составили задачи информационно-поискового характера с территориальным ареалированием историко-архитектурных объектов, а во вторую группу вошли задачи статистическо-типологического характера, связанные с подсчетом элементарных статистик территориально-этнического распределения архитектурно-типологических признаков-атрибу-тов [87; 88; 95; 101].

Результаты проведенного исследования дали возможность наметить широкий спектр перспективных научно-исследовательских задач и сформулировать основы ряда новых предметно-методологических подобластей [86; 89; 93]. В частности, в особую ветвь научных исследований выделилось направление по изучению проблем создания и эксплуатации баз данных и многоцелевых программных комплексов с историко-архитектурной информацией (МПК-ИАИ), которое получило финансовую поддержку со стороны Российского гуманитарного научного фонда (Грант РГНФ, 1996-1997, № 96-04-12022в и Грант РГНФ, 2000-2001, № 00-04-12002в) и Института “Открытое общество. Фонд поддержки” (Грант № IEA788u-w, 1998-1999). Результатом работы по данному направлению являются подготовленные на кафедре “Системы автоматизированного проектирования” Петрозаводского государственного университета многоцелевые программные комплексы “Архитектура Российского Севера” (МПК АРС), созданные на базе графического пакета AutoCAD (МПК АРС-1.0) и СУБД Access (МПК АРС-1.1), локальная база данных по культовым сооружениям Российского Севера, подготовленная средствами СУБД Access (БД Культсоор-1.0), и Web-страница “Памятники архитектуры Карельского Приладожья” (МПК АРСИ-1.0), разработанная с использованием языка гипертекстовой разметки HTML в качестве составного элемента МПК для среды Интернет (адрес страницы - http://www.soros.karelia.ru/projects/1998/ladoga) [50; 51; 91; 97; 106].

Параллельно с упомянутой выше ветвью исследований были также сформулированы теоретико-методологические основы другого нового направления, связанного с разработкой проблем историко-архитектурной статистики и математического моделирования традиционных архитектурно-пространственных систем и объектов народного зодчества Российского Севера. Это второе направление было поддержано Российским фондом фундаментальных исследований (Грант РФФИ, 1998-1999, № 98-06-80364) и позволило существенно расширить спектр стоящих перед архитекторами-историками перспективных научно-исследовательских задач [90; 94; 96; 102; 104; 105].

Примером комплексного изучения традиционных объектов народной архитектуры, проведенного с использованием методов архитектурно-типологического и математико-модельного анализов, может служить проведенное автором исследование групповых систем населенных мест - специфических архитектурно-природных территориально-пространственных образований, сформировавшихся из тяготеющих друг к другу населенных пунктов. Подобные образования в историко-этнографической и искусствоведческой литературе нередко именуют “гнездами” деревень, а в историко-архитектурной науке - поселенческими кластерами [30; 107].

Всего за период 1979-1999 годов на территории Российского Севера в процессе работы многочисленных историко-архитектурных экспедиций автором было обследовано более 300 объектов подобного типа [130; 131; 175]. С целью комплексного многоаспектного изучения накопленной историко-архитектурной информации о поселенческих кластерах при проведении предметно-содержательного анализа материалов полевых исследований, а также архивно-литературных и картографических изысканий, автором был разработан специальный типологический кодификатор для детального описания архитектурно-пространственных систем расселения. Он синтезировал типологические разработки историков, этнографов, географов, экономистов, архитекторов, градостроителей, искусствоведов и районных планировщиков, и был успешно апробирован на примере исследования групповых систем Беломорского Поморья [92; 97; 103].

Во вновь разработанном типологическом кодификаторе все многообразие форм демоэкосистем с учетом их масштабных характеристик было сведено к трем основным группам с разделением систем расселения макро-, мезо- и микротерриториального уровней. Первую группу составили единая система расселения страны (ЕСРС) и ее структурные части - региональные системы расселения (РегСР), куда, в частности, вошла и система расселения Российского Севера. А при выделении региональных расселенческих образований был использован принцип территориально-экономического зонирования, достаточно подробно разработанный совместными усилиями географов, экономистов и районных планировщиков [36, с. 50; 122, с. 17-20; 135, с. 25, 37].

В группу мезотерриториальных образований были включены иерархически соподчиненные субрегиональные (СРСР), межрайонные (МРСР) и районные (РСР) системы расселения. При этом в рамках вновь разработанной кодировочной таблицы с учетом широкого диапазона исследовательских интересов была предусмотрена возможность выделения субрегионов (провинций) как на основе административно-территориального районирования, так и с учетом хозяйственно-экономических, физико-географических и, что особенно важно, историко-архитектурных критериев.

Наконец, в группу микротерриториальных демоэкосистем оказались включенными групповые системы населенных мест (ГСНМ или поселенческие кластеры) и единичные автономные населенные пункты (ЕАНП или поселения). С относительно широким и достаточно представительным охватом групповых систем населенных мест в качестве объекта исследования в накопленных автором натурных, архивно-литературных и картографических материалах предстали пять историко-архитектурных субрегионов (рис.2). В это число были включены три приморских субрегиона - Мурманское (рис.2-1), Карельское (рис.2-2) и Архангельское (рис.2-3) Поморья, охватывающие прибрежные территории Белого моря, а также две материковых провинции - Архангельское Поонежье, расположенное в западной части Архангельской области и захватывающее бассейн реки Онеги (рис.2-4), и Восточное Обонежье, расположенное в юго-восточной части Республики Карелии и нередко именуемое Пудожским краем (рис.2-5).

Сравнительный анализ перечисленных территорий интересен не только новизной впервые вводимых в научный обиход историко-архитектурных материалов, но еще и тем, что его результаты позволяют проследить территориальную динамику вариаций объекта исследования вдоль территории Российского Севера как в меридианальном, так и в широтном направлениях. Таким образом, получает реальную основу к материальному воплощению одна из идей, сформулированная автором еще в 1989 году, в связи с разработкой перспективного плана комплексных исследований народного зодчества на базе методов математической статистики и моделирования [89].

На территории перечисленных выше пяти субрегионов в процессе работы более чем 10 историко-архитектурных экспедиций было обследовано 110 поселенческих кластеров, а для проведения их многоаспектного исследования с применением упоминавшегося ранее архитектурно-типологического кодификатора и с использованием возможностей табличного процессора Excel-97 была подготовлена исходная база данных под названием “Поселенческие кластеры Российского Севера” (БД-ПКРС) [98].

Подобные межпоселенческие образования наблюдаются в границах практически всех обследованных автором субрегионов Российского Севера, а для примера можно привести субрегиональную систему расселения, сформировавшуюся на территории Карельского Поморья, территориально охватывающего Лоухский, Кемский и Беломорский районы Республики Карелии (рис.3.).

В процессе предварительной систематизации материалов, описывающих обследованные поселенческие кластеры, автором был проанализирован достаточно развернутый набор их архитектурно-типологических характеристик (рис.4-5). В число последних вошли: особенности трудовой деятельности проживающего в групповых системах населения (классы - “К”); социально-экономические и эволюционно-генетические закономерности возникновения групповых систем (подклассы - “ПК”); вариативность объемно-планировочной структуры поселенческих кластеров (типы - “Т”), вариативность формы пятна застройки групповых систем (подтипы - “ПТ”), вариативность композиционно-планировочных приемов внутренней организации поселенческих кластеров (виды - “В”), вариативность композиционных приемов акцентировки пятна застройки групповых систем (подвиды - “ПВ”), и, наконец, особенности взаимодействия поселенческих кластеров с окружающим их природным ландшафтом (разновидности - “Р”) [92, с. 25-26].

В процессе предметно-содержательного и разведочного анализов в границах пяти упомянутых выше историко-архитектурных субрегионов удалось установить бытование групповых систем населенных мест, дифференцирующихся на два класса по характеру трудовой деятельности проживающего в них населения (рис.4, табл.1). Господствующее положение в итоге заняли сельские групповые системы (“К1”), составившие 80,91%.

Смешанные межпоселенческие образования (“К3”), к которым были отнесены поселково-сельские и сельско-городские поселенческие кластеры, составили более 1/5 от числа всех обследованных групповых систем (19,09%). Они, как свидетельствуют проведенные автором архивно-литературные и картографические изыскания, сформировались преимущественно в период первой половины XX века на основе сельских групповых систем населенных мест вслед за развитием лесозаготовительной промышленности и торговли, а также тесно связанного с ними речного, морского, автомобильного и железнодорожного транспорта [145]. В свою очередь “чисто” городских групповых систем (“К2”) на обследованной территории зафиксировано не было.

Далее с целью углубления анализа полученного вариационного распределения автором был использован специальный показатель, именуемый “процентной мерой перехода от типичности к уникальности”, искусственно сконструированный на основе хорошо известного в математической статистике коэффициента ковариации и равный 14,64% при наличии двух вариантов исследуемого признака-атрибута. Согласно этой мере оба выявленных выше класса поселенческих кластеров следует признать типичными для территории Российского Севера [105, с. 91-92]. При этом необходимо отметить, что вопрос о типичности и уникальности архитектурных приемов, форм и деталей является вовсе не праздным. В данном случае в распоряжение исследователя поступает численная мера, на основании которой можно решать задачу отнесения выявленных вариаций признаков-атрибутов к объектам с исчезающей или вновь нарождающейся эволюционной ветвью развития.

Судя по тому, что в составе всех смешанных групповых систем непременной составной частью выступают традиционные сельские поселения, поселенческие кластеры типа “К3” могут рассматриваться в качестве очередной эволюционной ступени в развитии поселенческих образований. А их типичность в границах всего Российского Севера свидетельствует о том, что зародились они относительно давно и получили достаточно широкое распространение. Однако процесс роста их относительного числа по территориям задействованных в анализе историко-архитектурных субрегионов протекал явно неравномерно, опережающими темпами захватывая северные провинции и запаздывая по времени при движении с севера на юг вдоль обследованной территории.

В целом полученный автором результат распределения классов групповых систем по территории Российского Севера вполне закономерен и не вызывает особых вопросов. Однако он представляет несомненный интерес, в особенности для архитекторов-проектировщиков.

Во-первых, поскольку большая часть смешанных групповых систем в итоге сформировалась на основе традиционных сельских поселенческих кластеров, знание о генетических корнях, эволюционных тенденциях и архитектурно-композиционных закономерностях формирования последних вне всяких сомнений должно послужить в будущем теоретическим фундаментом, способствующим принятию наиболее рациональных проектных решений при разработке перспективных схем районных планировок и генеральных планов отдельных поселений в специфических природно-климатических, социально-экономических и этнокультурных условиях Крайнего Севера.

Во-вторых, нельзя не заметить, что в более южных субрегионах смешанные групповые системы (“К3”) еще не стали типичными, хотя в целом по территории Российского Севера прослеживается закономерная тенденция к росту их относительного количества. Таким образом, у современных архитектор и градостроителей еще остаются реальные возможности избежания ошибок, которые были допущены их предшественниками, особенно в случаях игнорирования проблем по созданию эстетически ценной жилой среды вновь формируемых поселенческих кластеров.

С целью более детального изучения закономерностей и особенностей территориального распределения вариаций выявленных классов, автором была построена двумерная вариационная таблица, а для визуализации результатов полученного распределения были использованы средства объемной графики, заложенные в функциях раздела “мастер-диаграммы” табличного процессора Excel-97 (табл.1) [40, с. 223-239].

Характеризуя особенности территориального распределения выявленных классов, можно отметить, что наиболее высокий процент смешанных групповых систем в итоге пришелся на Карельское Поморье (“К3” - 61,54%). Этот результат также вполне закономерен, поскольку именно на территории Карельского Поморья, охватывающего земли Беломорского, Кемского и Лоухского районов Республики Карелии, сконцентрировано наибольшее число лесозаготовительных поселков и предприятий по деревообработке, часть из которых была основана еще в конце XIX века [11, с. 23, 199; 101, с. 42; 170, с. 423-425]. Кроме того, население приморских деревень, а также части рабочих поселков в силу хозяйственно-экономической специфики приморских районов испокон веков принимало активное участие в морских рыболовных и зверобойных промыслах [15; 16]. Наконец, по территории именно Карельского Поморья пролегли трассы Октябрьской (1916 г.) и Северной (1939 г.) железных дорог, а также автомобильной магистрали федерального значения Санкт-Петербург-Мурманск (1970-е гг.) [10, с. 8-10, 15-18, 24-27, 34-36, 44-46, 54-58; 38, с. 246-248; 123, с. 287, 375-376].

Характеризуя выявленные классы поселенческих кластеров, невозможно не упомянуть и еще об одном широко применяемом в историко-архитектурной статистике важном понятии, которое позволяет существенно углубить содержательный смысл анализируемых вариационных распределений. Это понятие о “нестабильности вариационного распределения”, которое в случае с двумерными вариационными таблицами может быть использовано как для сопоставительного анализа территориальных распределений вариационных рядов, так и для сравнительной характеристики пространственного распределения вариантов исследуемых признаков-атрибутов [94, с. 122].

Критерием оценки упомянутой выше “нестабильности” территориальных единиц может служить сравнение коэффициентов вариации распределений вариантов исследуемого признака-атрибута по отдельным административно-территориальным образованиям, вычисляемых в процентах. При оценке количественного распределения выявленных классов в отдельных субрегионах по признаку “нестабильности”, полученные коэффициенты вариации (Cv) оказались лежащими в пределах от 76,17% до 119,25%. В качестве наиболее “стабильного” субрегиона Российского Севера по распределению классов групповых систем выступило Карельское Поморье, а наиболее “нестабильной” в итоге оказалась территория Восточного Обонежья.

Если же говорить о характере распределения самих классов по пяти обследованным субрегионам, то наиболее “нестабильным” выглядит первый класс групповых систем со значением коэффициента вариации 66,03%, против 34,00% у класса “К3”. Из полученных результатов можно сделать вывод о том, что при описании архитектурно-типологических особенностей отдельных субрегионов на уровне классов более предпочтительным следует считать класс сельских групповых систем (“К1”). Именно в его относительном количественном распределении в большей мере проявляются различия между отдельными административно-территориальными единицами.

Далее вслед за изучением особенностей трудовой деятельности проживающего в групповых системах населения исследованию были подвергнуты эволюционно-генетические и социально-экономические закономерности возникновения поселенческих кластеров (рис.4). В результате анализа этого архитектурно-типологического признака все обследованные групповые системы в итоге стратифицировались на 3 подкласса: “ПК1” - групповые системы, сформировавшиеся путем отпочкования новых населенных пунктов от старого селения-ядра (69,09%), “ПК2” - групповые системы, сформировавшиеся путем механической концентрации населенных пунктов, не имеющих общих генетических корней (7,27%) и “ПК3” - комбинированные системы, в которых наблюдается сочетание двух названных выше эволюционных направлений (23,64%) (табл.2).

А согласно уже упоминавшемуся выше коэффициенту “типичности-уникальности”, при трех вариантах исследуемого признака-атрибута равному 9,76%, типичными могут считаться только первый и третий подклассы поселенческих кластеров, тогда как подкласс групповых систем, сформировавшихся только путем механической концентрации населенных пунктов (“ПК2”), для территории Российского Севера в целом следует рассматривать в качестве уникального [105, с. 92].

Помимо сказанного, необходимо отметить, что при отнесении обследованных поселенческих кластеров к соответствующему подклассу автором учитывались материалы натурных обследований с результатами опроса местных жителей. Естественно, что при этом не остались без внимания сведения из архивных, литературных и картографических источников по территории Российского Севера, а также данные, содержащиеся в списках населенных мест Олонецкой и Архангельской губерний середины XIX - первой половины XX веков, в границах которых некогда и находились задействованные в исследовании историко-архитектурные субрегионы (к примеру см.: [7; 9; 15; 16; 17; 18; 31; 35; 110; 111; 112; 113; 114; 124; 128; 136; 140; 153; 154; 155; 156; 157; 159; 173; 176]).

Вполне закономерен и результат преобладания групповых систем, сформировавшихся путем механической концентрации поселений, на территории Карельского Поморья (“ПК2” - 30,77%) и частично в границах Мурманского Поморья (большей частью в пределах Кандалакшского побережья) (табл.2). В данном случае натурные материалы свидетельствуют, что групповые системы второго подкласса (“ПК2”) возникли при строительстве железнодорожных и лесозаготовительных поселков вблизи небольших автономных сельских поселений.

Наиболее “стабильным” по распределению подклассов ГСНМ вновь оказалось Карельское Поморье (Сv = 34,83%), а “нестабильным” - Архангельское Поморье (Сv = 122,69%), тогда как Мурманское Поморье, Восточное Обонежье и Архангельское Поонежье заняли промежуточное положение (при Cv, соответственно, равном 40,82; 70,80 и 115,99%). А из подклассов групповых систем наиболее “стабильным” предстал подкласс “ПК3” (Cv = 56,26%), а наиболее “нестабильным” - “ПК2” (Cv = 101,55%), тогда как подкласс “ПК1” занял срединное положение (Cv = 72,83%), более тяготея к третьему подклассу (табл.2).

На следующем шаге исследования при изучении особенностей архитектурно-пространственной организации объемно-планировочных структур групповых систем, последние дифференцировались на 4 типа: поселенческие кластеры со зрительно разобщенными (“Т1” - 59,09%), а также с частично- (“Т2” - 10,91%) и с полностью (“Т3” - 30,00%) слившимися структурными частями (рис.4, табл.3). С учетом числа выявленных вариаций типов и упоминавшегося для этого случая значения “меры перехода от типичности к уникальности” можно сказать, что все три типа поселенческих кластеров для территории Российского Севера в целом можно рассматривать как типичные.

Следует также отметить, что в отличие от рассмотренных выше классов и подклассов групповых систем в характере территориального распределения выявленных типов аналогичных ярко выраженных закономерностей, к сожалению, уже не прослеживается. В данном случае можно говорить лишь о нюансных отличиях, таких, к примеру, как явное преобладание групповых систем смешанного типа (“Т3”) на территории Карельского и Архангельского Поморий (соответственно, по 46,15 и 40,91%) в сравнении с Мурманским Поморьем, Архангельским Поонежьем и Восточным Обонежьем, в границах которых господствуют поселенческие кластеры первого типа (“Т1” - соответственно, 83,33%, 78,13 и 59,46%) (табл.3).

Оценивая характер распределения типов поселенческих кластеров по обследованной территории, можно сказать, что наиболее “стабильным” оказалось Архангельское Поморье (Сv = 23,15%), а “нестабильным” - Мурманское Поморье (Сv = 108,01%), тогда как Карельское Поморье, Восточное Обонежье и Архангельское Поонежье заняли промежуточное положение (при Cv, соответственно, равном 39,19; 62,93 и 96,98%). А из типов групповых систем наиболее “стабильным” предстал тип “Т3” (Cv = 60,30%), а наиболее “нестабильным” - “Т1” (Cv = 66,88%), тогда как тип “Т2” занял срединное положение (Cv = 62,36%), более тяготея к третьему типу.

Нестабильность распределения типов поселенческих кластеров на территории Мурманского Поморья можно объяснить тем, что большинство групповых систем населенных мест на его территории представляют собою поселенческие образования, расположенные, как правило, по обоим берегам рек. Последние служили не только источником питьевой воды и естественными транспортными магистралями, но и являлись основными структурообразующими элементами мурманских групповых систем населенных мест. При этом поселения более тяготели к морю, где местное население участвовало в рыболовных и зверобойных промыслах, а линейному освоению лишь одного берега реки в направлении от моря вглубь материка препятствовала тундра.

Более благоприятными физико-географическими и ландшафтными условиями обладали Карельское и Архангельское побережья, вследствие чего в этих провинциях количественное распределение типов поселенческих кластеров оказывается более равномерным (Cv, соответственно, равно 39,19 и 23,15% - табл.3). Вместе с тем нельзя не заметить того, что примыкающая с юга к Архангельскому Поморью территория бассейна реки Онеги обладает еще более благоприятными природно-климатическими условиями, однако нестабильность распределения типов здесь очень близка к мурманской (Cv = 96,98%) и отличается от архангельско-поморской более чем в 4 раза. Думается, что в этом случае наряду с природно-климатическими условиями существенное влияние оказали социально-экономические факторы - относительно высокий уровень развития сельского хозяйства и в первую очередь земледелия. Думается, что освоенные под пашню участки земли препятствовали срастанию тяготеющих друг к другу поселений в единый населенный пункт, поскольку заменить их новыми полями не представлялось возможным ввиду сильной заболоченности окружающий архангельско-поонежские поселенческие кластеры территории.

А более высокая стабильность типов поселенческих кластеров, наблюдаемая на территории Восточного Обонежья в отличие от смежного Архангельского Поонежья, может быть объяснена тем, что территория Пудожского края обладает более богатыми ресурсами благоприятных для ведения сельского хозяйства земель в окружении существующих поселенческих кластеров. Вследствие этого здесь не возникало ранее и не возникает ныне особых препятствий для использования уже освоенных земель, расположенных непосредственно между отдельными тяготеющими друг к другу поселениями, под жилую застройку.

Несомненный интерес для современных архитекторов-проектировщиков представляют результаты анализа групповых систем по форме пятна застройки (подтипы ГСНМ - рис.4). Выбор последней тесно переплетается с решением задач по наиболее рациональному функциональному зонированию селитебной территории населенных пунктов, а также с решением проектных задач по выбору формы сети транспортных магистралей и по выбору композиционных приемов архитектурно-пространственной организации жилой застройки [29; 54].

Из результатов этого этапа исследования наглядно видно преобладание на обследованной территории групповых систем с линейной формой пятна застройки (“ПТ1” - 52,73%), что также вполне закономерно, поскольку освоение земель Российского Севера происходило еще во времена новгородской колонизации XI-XV веков и осуществлялось преимущественно вдоль естественных транспортных магистралей, в качестве которых служили реки, берега озер и морей (рис.4, табл.4) [123; 129; 169].

Однако, обращает на себя внимание и относительно высокая доля ядерно-центричных кластеров с явно выделенным композиционно-планировочным узлом (“ПТ2” - 27,27%), которые, согласно коэффициенту “типичности-уникальности” при 5 вариантах равному 5,86%, могут считаться не менее типичными, чем групповые системы “ПТ1” [77, с. 92]. Кроме того, в процессе анализа подтипов было зафиксировано наличие, хотя и в малом количестве, поселенческих кластеров без явно выраженного планировочного ядра, именуемых “ковровыми” образованиями (“ПТ3” - 8,18%), а также смешанных систем, структура которых организована с использованием двух (“ПТ4” - 10,91%) и даже трех (“ПТ5” - 0,91%) различных композиционно-планировочных приемов (рис.4, табл.4).

Смешанные подтипы поселенческих кластеров в сумме составляют почти половину всех обследованных групповых систем, что является еще одним свидетельством достаточно высокого профессионального мастерства народных зодчих как опытных градостроителей, поскольку архитектурно-планировочная организация нелинейных поселенческих образований даже в современной профессиональной архитектурно-строительной практике считается достаточно сложной проектной задачей [29; 54].

В этой связи необходимо особо оговорить и еще одну немаловажную закономерность - выделение из общего списка обследованных субрегионов провинции Карельского Поморья, в пределах которой зафиксировано наименьшее относительное количество линейных образований (“ПТ1” - 30,77%), а также территории Архангельского Поонежья с равным соотношением линейных и нелинейных форм групповых систем (“ПТ1” и ”ПТ2”-“ПТ5”, соответственно, 50,00 и 50,00%) (табл.4).

В первом случае можно высказать предположение, что на процесс образования нелинейных систем в Карельском Поморье оказывала существенное влияние сложная перекрестная система естественных и искусственных транспортных магистралей - рек, имеющих широтную ориентацию, и меридианально направленных морских, автомобильных и железнодорожных путей [9, с. 7, 34].

Во втором случае вероятнее всего существенную роль сыграла высокая плотность расселения, предопределенная еще во времена новгородской колонизации Севера. Именно в границах бассейна реки Онеги в прошлом осуществлялось слияние трех колонизационных потоков. Один из них двигался со стороны реки Свири и берегов Онежского озера, второй - со стороны Белозерья через озера Воже и Лача, а третий - с Верхнего Поволжья через Поважье и Примошье по реке Моше [45, с. 7-17; 110, карта; 171, с. 13, рис.1].

При высокой плотности расселения в Архангельском Поонежье и при существенной роли сельского хозяйства в жизни поонежан освоение территории бассейна реки Онеги только с помощью групповых систем с линейной формой пятна застройки не позволяло достигнуть наиболее рационального использования не очень значительных по площади благоприятных для ведения сельского хозяйства земель. Последние в силу специфики физико-географических и природно-ландшафтных условий Архангельского Поонежья оказались зажатыми узкой полосой между рекой Онегой и заболоченными водоразделами [41; 42; 62].

В отличие от классов, подклассов и типов, анализ территориального распределения выявленных подтипов, представленного в сложившейся двумерной вариационной таблице (табл.4), вследствие более значительного числа вариантов анализируемого признака менее легко поддается традиционному визуальному анализу. Можно сказать лишь об особом положении субрегиона Карельского Поморья ввиду относительно низкого числа поселенческих кластеров с линейной формой пятна застройки, фактически равного в процентном соотношении ядерно-центричным групповым системам (“ПТ1” и “ПТ2”, соответственно, каждый по 30,77%), а также в связи с наличием на его территории самого большого относительного количества смешанных поселенческих кластеров, форма которых сложилась в результате применения двух различных композиционно-планировочных приемов (“ПТ4” - 23,08%), да присутствие уникального поселенческого образования пятого подтипа, в котором наблюдается сочетание всех трех упомянутых ранее приемов (“ПТ5” - 7,69%) (табл.4). Кроме этого, в определенной мере можно еще считать достаточно специфичными субрегионы Мурманского Поморья и Архангельского Поморья. Первый выделяется явным господством линейных поселенческих кластеров (“ПТ1” - 66,67%), а второй - относительно высоким количеством ядерно-центричных групповых систем (“ПТ2” - 36,36%).

В условиях такой достаточно пестрой картины резко возрастает значимость результатов расчета коэффициентов вариации для стабилизационной оценки отдельных территориальных распределений. В итоге проведенных расчетов значения меры стабилизационной оценки оказались весьма различными для отдельных субрегионов.

Наиболее “стабильным” по распределению подтипов предстал субрегион Карельского Поморья, а на полярно-противоположной стороне оказался территориально смежный с ним субрегион Мурманского Поморья (при Cv, соответственно, равном 58,46 и 122,47%). Промежуточное положение по оценке стабильности занял субрегион Архангельского Поонежья (Cv = 91,96%), а Архангельское Поморье и Восточное Обонежье по характеру распределения оказались достаточно близкими друг к другу и явно тяготеющими к наиболее нестабильному Мурманскому Поморью (Cv, соответственно, 104,05 и 104,53%) (табл.4).

В свою очередь оценка территориально-пространственной стабильности выявленных признаков-атрибутов свидетельствует о том, что наиболее стабильным оказывается второй подтип (“ПТ2”) поселенческих кластеров (Cv = 54,77%). При этом из сравнительного анализа автором был исключен пятый подтип групповых систем, поскольку он встретился в единственном примере, а наиболее нестабильным в своем территориально-пространственном распределении предстал третий подтип поселенческих кластеров, для которого коэффициент вариации оказался равным 81,64%.

Одновременно по каждому из обследованных субрегионов полученные автором величины коэффициента вариации оказались лежащими в относительно небольшом диапазоне значений, что свидетельствует об отсутствии резких различий в территориально-пространственном распределении отдельных выявленных подтипов. В этой связи резко повышается значимость результатов их стабилизационной оценки для сравнительного анализа исследуемых субрегионов. В особенности внимание привлекают именно наименее стабильные по своему распределению первый и третий подтипы поселенческих кластеров, поскольку именно в их распределении и кроются наиболее отличительные черты обследованных субрегионов. Кроме того изложенные результаты могут быть дополнены и еще одним достаточно важным наблюдением: из пяти обследованных провинций в данном случае выделяются два субрегиона - Мурманское Поморье и Восточное Обонежье, поскольку именно в их границах одновременно в относительно большом количестве встречаются поселенческие кластеры типа “ПТ1” и “ПТ3”.

Вслед за исследованием объемно-планировочных структур групповых систем и формы пятна их застройки автором был проведен анализ композиционных особенностей их архитектурно-пространственной организации. В формировании этих особенностей существенную роль играют так называемые структурообразующие элементы (СОЭ), в определенной мере ограничивающие свободу принятия проектных решений или наоборот предопределяющие основные тенденции в процессе формообразования пятна застройки расселенческих систем. Результаты анализа литературных источников и предварительной систематизации натурных материалов свидетельствуют, что в роли таких элементов могут выступать разнообразные природные формы - берега водоемов, кромки лесных массивов или выходы скальных пород, а также искусственные образования в виде транспортных и иных инженерно-технических магистралей.

В результате изучения этого архитектурно-типологического признака из четырех известных на территории Российского Севера вариаций в границах обследованных субрегионов было зафиксировано бытование только трех видов поселенческих кластеров (рис.5). На фоне отсутствия групповых систем без структурообразующих элементов (“В1”), были выявлены поселенческие кластеры с естественными природно-ландшафтными (с берегами рек, озер и моря) и искусственными (с гужевыми, автомобильными и железными дорогами) структурообразующими элементами (соответственно, “В2” - 18,35% и “В3” - 0,92%), а также системы смешанного вида (“В4” - 80,73%), в которых наблюдается сочетание естественных и искусственных СОЭ (табл.5).

Высокий процент групповых систем, в которых наличествуют естественные структурообразующие элементы (“В2” и “В4”), к которым относятся реки, а также озерные и морские берега, вполне закономерен (рис.5). Именно вдоль рек и озерно-морских берегов в период начального освоения северных земель Российского государства осуществлялось движение колонизационных потоков из Приладожской Карелии, Новгородской земли и Верхнего Поволжья (рис.2) [19; 110; 123; 171]. Кроме того, водоемы являлись естественным и постоянным источником питьевой воды и служили своеобразной рыбной житницей для жителей большинства прибрежных поселений, вследствие чего последние и тяготели к их берегам. Наконец, именно у берегов водоемов оказывались расположенными наиболее благоприятные для земледелия и полеводства участки земли и достаточно обширные естественные сенокосные угодья.

Не вызывает удивления и относительно высокий процент групповых систем населенных мест смешанного вида (“В4”). В частности, по территориям Карельского Поморья, Онежского берега Архангельского Поморья и Кандалакшского берега Мурманского Поморья еще в XVIII веке проходил важный почтовый тракт, связывавший губернский город Архангельск с подчиненным ему уездным городом Колой - предшественником Мурманска. А по территории Восточного Обонежья вдоль реки Водлы пролегал активно функционировавший торгово-почтовый тракт, связывавший Архангельск с Санкт-Петербургом. В свою очередь вдоль реки Онеги проходило даже два гужевых пути - торгово-почтовый тракт Архангельск-Санкт-Петербург и дорога, связывавшая уездный город Онегу Архангельской губернии с уездным городом Каргополем Олонецкой губернии [85, с. 65-75; 111, с. 70; 181, л. 7об.-8].

Закономерно и полное отсутствие на задействованной в анализе территории групповых систем, не имеющих структурообразующих элементов (“В1”), поскольку большинство водораздельных территорий в условиях пяти обследованных субрегионов малопригодно для земледелия и скотоводства. Эти земли, как правило, либо сильно заболочены, либо имеют очень пересеченный рельеф, нередко усложненный выходами на дневную поверхность скальных пород [144, с. 7-16, 64-70, 112-116].

Согласно сложившегося двумерного распределения выявленных видов поселенческих кластеров по обследованной территории в особую группу могут быть выделены, во-первых, Восточное Обонежье, на территории которого оказалась зафиксированной групповая система с “чисто” искусственным структурообразующим элементом (“В3” - 2,70%), и Архангельское Поморье с его максимальным относительным количеством поселенческих кластеров первого вида в сравнении с другими обследованными субрегионами (“В1” - 31,82%) (табл.5).

А более конкретную сравнительную характеристику позволяют дать результаты сравнительного анализа коэффициентов вариации внутритерриториальных распределений (табл.5). В данном случае наиболее стабильным оказывается Архангельское Поморье (Cv = 83,59%), а наименее стабильным - смежное с ним Архангельское Поонежье (Cv = 134,67%). Можно предположить, что наблюдаемые резкие различия двух территориально соседствующих субрегионов связаны: в первом случае - с вариантом раздельного соседства естественных и искусственных структурообразующих элементов, тогда как во втором - с вариантом их слитного соседства вплоть до полного дублирования друг друга. А формирование соответствующих вариантов наиболее вероятно было обусловлено спецификой ландшафтно-топографических условий, особенностями исторического освоения и социально-экономического развития этих смежных провинций.

В свою очередь из результатов расчета коэффициентов вариации над территориальными распределениями самих признаков-атрибутов, при отбросе третьего вида в связи с его явной уникальностью, наиболее нестабильным в своем территориальном распределении предстает первый вид поселенческих кластеров (Cv = 74,16%), благодаря чему в качестве особого субрегиона может быть вновь выделена провинция Архангельского Поонежья.

Помимо особенностей влияния структурообразующих элементов на процесс формирования поселенческих кластеров немаловажную роль в их территориально-пространственной организации играют композиционные доминанты. В процессе изучения характера акцентировки пятна застройки групповых систем архитектурными доминантами все обследованные поселенческие кластеры удалось дифференцировать на 4 подвида (рис.5, табл.6). Наименее распространенными оказались нейтральные поселенческие кластеры, в структуре которых отсутствуют композиционные акценты (“ПВ1” - 4,68%). Чуть более одной четверти обследованных объектов составили периферийно-акцентированные поселенческие кластеры (“ПВ2” - 26,61%), а господствующее место заняли центрично-акцентированные групповые системы (“ПВ3” - 33,94%). Однако перечисленные подвиды оказались не единственными в границах обследованной территории. Почти одну четверть всех задействованных в анализе групповых систем в итоге представили смешанно-акцентированные поселенческие кластеры (“ПВ4” - 24,77%).

Согласно коэффициенту “типичности-уникальности”, при четырех признаках-атрибутах равному 8,17%, уникальным для Российского Севера является первый подвид поселенческих кластеров, тогда как второй, третий и четвертый подвиды следует считать вполне типичными [105, с. 92]. Полученный результат свидетельствует о достаточно пристальном внимании со стороны народных зодчих к композиционно-пространственной организации жилой среды групповых систем.

Кроме того, полученные на этом этапе анализа результаты представляют особый интерес уже не только для архитекторов, но и для исследователей народной культуры в целом. В частности, согласно полученному двумерному вариационному распределению подвидов все обследованные субрегионы стратифицировались на две группы. В группу провинций с преобладанием периферийно-акцентированных групповых систем (“ПВ2”) попали Мурманское и Карельское Поморья, а также Восточное Обонежье, тогда как в группу субрегионов с преобладанием центрично-акцентированных поселенческих кластеров (“ПВ3”) вошли Архангельское Поморье и Архангельское Поонежье (табл.6).

Примечательно, что на первых двух территориях наряду с русским населением до настоящего времени проживают карелы, а на территории Восточного Обонежья по сведениям из исторических и архивных источников некогда проживало финно-угорское население. Им по предположению историков, этнографов и археологов были представители саамов-лопарей и “заволочьской чуди”, генетически связанной с летописной весью. Это аборигенное население Пудожского края было частично вытеснено далее на север, а частично ассимилировано новгородскими переселенцами в период колонизации обонежских земель [47, с. 18, карта; 48; 49; 58; 64, с. 26, 76-77, 89; 74, с. 16-17; 84; 112, с. XLVII; 123, с. 43-44; 126, с. 50; 132, с. 75-76, 158; 139, с. 15, 21-32, 45-104, 176-190; 151, с. 113; 160; 161; 162; 163, с.5; 174, с. 5-6, 18; 180, л. 20].

А из результатов исследования объемно-планировочных структур отдельных сельских поселений Российского Севера и из анализа приемов их акцентировки архитектурными доминантами известно, что для финно-угров более характерен прием периферийной постановки культовых сооружений как искусственных акцентов, тогда как у русского населения чаще наблюдается прием центричной акцентировки пятна застройки [26, с.25; 92; 99; 100, с. 80-81; 120, с. 44; 143].

Полученный результат можно рассматривать в качестве одного из свидетельств наличия карельских влияний в зодчестве русских поморов западного побережья Белого моря. А применительно к территории Восточного Обонежья, где ныне проживает только русское население, можно говорить о более глубоких культурных традициях, восходящих к периоду новгородской колонизации Российского Севера, когда на этой территории еще соседствовали русский и финно-угорский этносы.

В заключение предметно-содержательного и разведочного анализов автором были проанализированы особенности взаимодействия жилой застройки групповых систем с природным окружением и выделено 4 основных разновидности поселенческих кластеров (рис.5, табл.7). По результатам одномерного табулирования основная масса групповых систем оказалась представленной поселенческими кластерами, активно использующими природный ландшафт и тем самым усиливающими его композиционные качества (“Р1” - 72,48%), тогда как групповые системы с пассивным использованием ландшафта (“Р2” - 6,42%) и поселенческие кластеры, искажающие природный ландшафт (“Р3” - 0,92%), в итоге оказались в явном меньшинстве.

Вместе с тем нельзя не упомянуть и о том, что перечисленные выше разновидности оказались не единственными на обследованной территории. Второе место по относительному количеству составила группа поселенческих кластеров с комбинацией упомянутых ранее композиционно-планировочных приемов (“Р4” - 20,18%). С учетом коэффициента “типичности-уникальности”, при 4 вариантах признака-атрибута равном 8,17%, поселенческие кластеры второй и третьей разновидности можно считать уникальными для территории Российского Севера [105, с. 92]. А высокий процент групповых систем первой разновидности свидетельствует о чутком и бережном отношении народных зодчих к природному окружению и об их высоком профессиональном мастерстве в выявлении и активном использовании архитектурно-композиционных качеств природного ландшафта с целью усиления эстетических качеств создававшихся ими архитектурно-природных ансамблей.

Многие из таких народных творений заслуженно считаются шедеврами отечественной архитектуры. Так, говоря о задействованных в исследовании историко-архитектурных субрегионах, в числе наиболее наглядных иллюстративных примеров к выше сказанному может быть приведен архитектурно-природный ансамбль Водлозерско-Ильинского погоста с окружающими его 20 деревнями. Этот поселенческий кластер находится на озере Водлозере в границах Восточного Обонежья и является на текущий момент неотъемлемой частью национального парка “Водлозерский”, образованного в 1991 году (рис.6) [116, с. 148, 153, ил.; 119, с. 105-108, ил.; 151; 178, с. 3-4; 179, с. 70-74об.].

Композиционно-планировочным ядром этой групповой системы в прошлом являлся знаменитый Водлозерско-Ильинский погост (Водлозерский Ильинский погост, Ильинский погост) (рис.6-1.1) с церковью “во имя Ильи Пророка”, построенной в 1798 году. Вокруг погоста группировалось 20 деревень (рис.6-1): Голенцы (Гольяница, Гольяницы, Остров) (2), Голья Гора (Остров, Загорье) (3), Загорье (За горой, Пустошь, Голья гора) (4), Гумар Наволок (Гумарнаволок, Пустошь) (5), Охтом Остров (Охтомостров, Охтан-остров) (6), Пелгостров (7), Быковская (Белкова, Наволок) (8), Рагунова (Рагуново) (9), Канза-Наволок (Канзанаволок) (10), Колгостров (11), Костин Двор (Костин двор) (12), Михайловская (Вачелова, Вачалова) (13), Кургилово (Курилово, Кургиловская, Коскосалма) (14), Онгилова гора (Онгилова-гора, Коскосалма) (15) и Подгорье (Коскосалма) (16) и Коскосалма (17), сросшиеся в единое поселение под названием Коскосалмнское Пепелище (Коскосалма), Варишпельда (Варишпелда, Варишпилда) (18), Рахкойла (19), Гость-Наволок (Гостьнаволок, Гос-Наволок, Тось-наволок) (20), Устье реки Илексы (хутор Илекское устье, “Изба Илекское устье”) (20) и Марий остров (хутор Марий остров) (21).

В состав смежной Куганаволокской ГСНМ в свою очередь входило 15 поселений (рис.6-2). Композиционным центром служил Водлозерско-Пречистенский погост (1) с теплой церковью “во имя Рождества Пресвятыя Богородицы”, построенной “тщанием прихожан” в 1870 году, и холодной кладбищенской церковью “во имя Святых Апостолов Петра и Павла”, возведенной в 1752 году. К погосту вплотную примыкали деревни Большая Пога (Пога большая, Большая Поча, Поча большая, Погост Водлозерско-Пречистенский) (2) и Малая Пога (Пога малая, Малая Поча, Поча меньшая, Погост Водлозерско-Пречистенский) (3). Далее, в радиусе до от 1 до 20 верст от погоста находились деревни: Выгостров (4), Кева Салма (Кевасалма, Ковасальма) (5), Бостилова (Бостилово) (6), Большой Куга Наволок (Большой Куганаволок, Куганаволок большой) (7), Малый Куга Наволок (Малый Куганаволок, Куганаволок малый, Куганаволок меньший, Заречье) (8), Матка Лахта (Маткалахта) (9), Кузостров (Кудостров, Кузестров, Водлозерскаго Следу) (10), Великостров (Велик-остров, Водлозерскаго Следу) (11), Чуяла (12), Вадиполе (Вавдиполье, Вавдиполь, Вавдиполе, Вамская Плотина) (13), Вама (14) и Онуфриевская (Ануфриевская, Вама) (15), под общим названием Вама, а также Путилова (Путилово) (16).

Итого в составе Водлозерской межгрупповой системы ранее наличествовало 37 поселений, а в их композиционно-пространственной организации было задействовано три церкви (Ильинская (1798 г.) на Водлозерско-Ильинском погосте, Рождественская (1870 г.) и кладбищенская Петропавловская (1752 г.) на Водлозерско-Пречистенском погосте) и 22 часовни. Уникальность исторически сложившейся архитектурно-природной среды в окрестностях озера Водлозера не вызывает сомнений и она естественно получила свое заслуженное признание, благодаря включению ее в качестве неотъемлемой составной части в состав созданного в 1991 году национального парка «Водлозерский».

Другим примером может служить не менее знаменитый Турчасовский погост с окружающими его 33 деревнями, расположенный в среднем течении реки Онеги (рис.7) [14, с. 126-131; 41, с. 120-129; 42, с. 102-111; 45, с. 44, ил. 24; 52, с. 80, ил. 21; 116, с. 148]. Композиционно-планировочным ядром групповой системы в прошлом являлось село Турчасово, в состав которого входила расположенная к югу от погоста деревня Евдокимовская, представляющая собою сросшиеся друг с другом деревни Игнашевскую (1) и Васильев Двор (2), и находящаяся к северу от погоста деревня Посад, состоящая из двух деревень - Посадной (3) и Турчасово (4). К северо-западу от погоста, на расстоянии около 500 м располагалась деревня Заполье (Мечлиевская) (5), а далее на расстоянии около 1 км - деревни Колосово (Колосовская) (6) и Заозерье (Осиевская) (7).

К югу от погоста вверх по течению реки Онеги находился “куст” деревень под общим названием Нермуша, в составе которого насчитывалось 13 поселений: Макариха (Подмариха, Юшковская) (8), Подлесье (Кисляковская) (9), деревни Степановская 1-я (10) и Лисицинская 2-я (11), сросшиеся в единое поселение под названием Гора, Наумовка (Фоминская) (12), Штакоревская (13) и Нермуша (14), сросшиеся в единое поселение под названием Фокинка (Нермуша), Голяндуновская (15) и Разсомахинская (16), сросшеся под общим названием Воженовка (Ложановка, Нермуша), Скуруковка (Сухоруковка, Шняхинская) (17), Манушхинская (18), Больше-Мелеховская (Сухоруковка) (19) и Мало-Мелеховская (Красновка) (20).

К востоку от погоста, на противоположном берегу реки Онеги расположился второй “куст” деревень под общим названием Целягино. В его состав входили деревни: Яхорево (Яхоревская, Якоревская) (21), Черепово (Череповская) (22), Крещевка (Фирсовка, Кривчевская) (23), Персовка (Затезье, Пищура, Пиканово) (24), Полидово (Луговская) (25), Липинская (Залесье, Лапинская) (26), Пхорово (27) и три сросшиеся друг с другом деревни Целядина (28), Острого-Грихновская (29) и Грихновская (30) под общим названием Острожная (Целягино). А к северу от погоста располагался “куст” деревень под общим названием Пертема, в состав которго входили три деревни: Гоголево (Гоголевская) (31), Падрина (Падерино, Спировская) (32) и Пертема (Пертемская) (33).

Архитектурной доминантой всей групповой системы являлся Турчасовский погост, состоявший в прошлом из шатровой Благовещенской (1795 г.) и кубоватой девятиглавой Преображенской (1781 г.) церквей с отдельно стоящей колокольней (1793 г.) [14, с. 126-131; 42, с. 102-111], а роль локальных акцентов выполняли 4 часовни: часовня Григория Богослова при деревне Пертеме, часовня Ильи Пророка при деревне Нермуше и две безымянные часовни - одна около деревни Колосово, а другая между деревнями Падриной и Пертемой.

Обе упомянутые выше групповые системы населенных мест относятся к классу сельских поселенческих кластеров и сформировались путем отпочкования новых поселений от старого селения-ядра.

В качестве третьего примера, но уже относящегося к классу смешанных групповых систем, можно назвать город Кемь с поселком Рабочеостровск (рис.8.1). Согласно материалам историко-архитектурного исследования, проведенного автором по заданию научно-производственного центра по охране памятников истории и культуры Министерства культуры Республики Карелии и проектного института “Карелпроект”, город Кемь сформировался на основе сельской групповой системы. Ныне этот поселенческий кластер хорошо известен исследователям народной архитектуры по знаменитому, но уже утраченному Кемскому острогу (первый временный острог был возведен на Малом Лепострове в 1580 году, а в 1593-1598 годах на его месте была построена постоянная крепость, возобновленная в 1657 году и практически утраченная к 1927 году) и еще более широко известному трехшатровому Успенскому собору, построенному на Большом Лепострове в 1711-1717 годах на месте сгоревшей в 1710 году его одноименной предшественницы, возведенной в 1680 году [5; 13; 10, с. 67-73; 24; 25; 52, с. 96-97; 57; 63, с. 47-48; 78; 115, с. 27-52; 116, с. 124, 134-135, 138, 142, 148, ил.; 117, с. 90-100, ил. 115-125; 118, с. 142-156; 119, с. 90-92; 121, с. 23-24, рис.8; 123, с. 193; 133; 150, с. 115-120, ил; 165, табл. 12-13; 166, с. 70-71; 167].

Помимо Успенского собора роль архитектурных доминант в Кемской групповой системе в конце XIX века еще играли: колокольня Успенского собора, построенная в первой половине XVIII века, дважды ремонтировавшаяся (1846 и 1886-1888 гг.) и утраченная к 1904 году; деревянная кладбищенская однопрестольная церковь в честь Пресвятой Троицы, построенная в 1791-1798 годах, пять раз ремонтировавшаяся (1827, 1846, 1887, 1896 и 1903 гг.) и разрушенная в 1935 году; деревянная церковь в честь Иоанна Предтечи без колокольни, некогда стоявшая на Малом Леп-острове в границах деревянного острога; деревянная шатровая однопрестольная Зосимо-Савватиевская церковь “в одной связи с колокольней”, построенная в 1876-1879 годах из центральной части древней Иоанно-Предтеческой церкви, перенесенной с Малого Леп-острова на материк, ремонтировавшаяся в 1891 году и сгоревшая в 1935 году; каменный Благовещенский собор, построенный в 1882-1903 годах, ремонтировавшийся в 1907 году и утративший в 1951 году пять глав центрального четверика и восьмерик колокольни с шатром; часовня Кресту Господню при реке Пуять, возведенная “в память посещения города его Императорским Высочеством Великим князем Алексеем Александровичем”, впервые изображенная на плане города Кеми 1828 года и поновленная в 1870 году. В свою очередь композиционных акцентом лесопромышленного поселка, получившего название Рабочеостровск, служила деревянная Никольская церковь “при лесопильном заводе на острове Попове”, построенная в 1899 году и ремонтированная в 1905 году с пристройкой колокольни, а вблизи этой церкви на острове Кильнастрове в устье реки Кеми располагалась Ильинская часовня, впервые упоминающаяся под 1842 годом, дважды поновленная (1901 и 1907 гг.) и утраченная после 1911 года [76, с. 111-118]. Большая часть перечисленных культовых сооружений ныне уже утрачена, но, тем не менее, город заслуженно носит статус исторического поселения и по-прежнему играет важную композиционно-планировочную роль в территориально-пространственной организации Кемско-Рабочеостровской групповой системы и близ лежащих сельских поселений.

В свою очередь не менее наглядным примером относительно развитых групповых систем населенных мест на территории Архангельского Поморья может служить старинный поморский посад Ненокса, расположенный на Онежском полуострове к западу от Архангельска и состоящий из 6 сросшихся друг с другом поселений (рис.8.2). Композиционно-планировочным ядром системы служила деревня Погост (1), вокруг которой группировалось 5 поселений - деревни Гора (2), Чирконос (3), Подозерье (4), Заречька (5) и Заустречка (6) (рис.8.2). Село Ненокса широко известно в среде исследователей Российского Севера, благодаря знаменитому погосту, в составе которого вплоть до настоящего времени сохранились: “круглая о двадцати стенах” трехпрестольная (с главным престолом в честь Святой Троицы, с южным приделом в честь Святых Апостолов Петра и Павла и с северным приделом в честь Успения Божьей Матери) стоящая “на каменном фундаменте” и увенчанная пятью шатрами Троицкая церковь (1729 г.), построенный “кораблем” одношатровый Никольский храм (1763 г.), а также стоящая между ними высокая колокольня под куполом со шпилем (1834 г.) [14, с. 73-75, ил.; 165, табл. 13-14].

Из исторических источников известно, что приход в Неноксе существовал еще до 1420 года, и здесь находились вотчины Кирилло-Белозерского, Сийского, Архангельского и Николаевского Карельского монастырей. А кроме упомянутых выше двух погостных церквей и колокольни в Ненокской групповой системе некогда существовала еще деревянная кладбищенская церковь во имя Священномученика Климента Папы Римского с приделом во имя Зосимы и Савватия Соловецких Чудотворцев (1748 г.), стоявшая на высокой горе за деревней Заречкой, да в 15 верстах от Неноксы при реке Куртяевке находилась еще однопрестольная церковь “во имя Святого Алексия, Человека Божьего”, сооруженная “в одной связи с колокольней” (1721 г.) [75, с. 204].

Однако, возвращаясь вновь к полученным в процессе анализа численным мерам, необходимо отметить, что из приведенного выше относительного распределения разновидностей поселенческих кластеров вытекает и еще одна примечательная закономерность. В полученных цифрах наблюдается тенденция к снижению относительного числа групповых систем, активно использующих ландшафт (“Р1”) на территориях, характеризующихся более высокой плотность расселения. К числу последних, в частности, относятся Карельское Поморье и Архангельское Поонежье.

В данном случае причины этого явления “лежат на поверхности”. В условиях повышенной плотности населенных пунктов при выборе мест для их размещения эстетические соображения в проектных решениях народных мастеров нередко отходили на второй план, уступая место хозяйственно-производственным потребностям, диктующим отвод более удобных земель в первую очередь для их сельскохозяйственного использования под пашню, сенные угодья и скотоводческие выгоны. А неудобные земли, как правило, обладают и меньшей эстетической привлекательностью.

С другой стороны, как свидетельствуют результаты натурных исследований автора, при строительстве леспромхозовских поселков, лесосплавных участков и мелких железнодорожных станций на территории Карелии и Архангельской области, проблемы создания эстетически ценных архитектурно-природных ансамблей российскими профессиональными проектировщиками первой половины XX века практически не рассматривались. Вместе с тем нельзя не упомянуть о том, что примеры успешного разрешения подобного рода проектных задач, к примеру, финскими архитекторами-проектировщиками в условиях Приладожской Карелии, входившей в период 1917-1939 годов в состав Финляндии, на начало XX века уже были “на лицо” [77].

В свою очередь дополнительную информацию привносит расчет коэффициента вариации, свидетельствующий об относительно высокой “стабильности” Карельского Поморья (Cv = 95,75%) и “нестабильности” Архангельского Поморья (Cv = 131,42%), а также об относительной “стабильности” первой разновидности поселенческих кластеров (Cv = 57,78%) и “нестабильности” второй, третьей и четвертой разновидности групповых систем населенных мест (при Cv , соответственно, равном 72,84; 200,00 и 72,72%) (табл.7).

Результат относительно высокой “стабильности” разновидностей ГСНМ в границах Карельского Поморья можно объяснить более высоким уровнем его промышленно-транспортного освоения, а “стабильность” первой разновидности поселенческих кластеров, с одной стороны, их более древним происхождением, а с другой стороны - их более широким распространением по территории Российского Севера, благодаря более высокому уровню их эстетических качеств.

Вслед за предметно-содержательным и разведочным анализами с целью изучения внешне скрытых зависимостей между выявленными архитектурно-типологическими признаками-атрибутами обследованных групповых систем автором был проведен корреляционный анализ их парных связей. Оценка уровня достоверности наличия корреляционных связей осуществлялась посредством функции “ХИ2ТЕСТ” из “мастер-функций” статистического анализа табличного процессора Excel-97, а затем при вероятности р=<95% через коэффициент корреляции Пирсона были построены региональная и субрегиональные корреляционные граф-модели с целью их последующей предметно-содержательной интерпретации (о методике построения и интерпретации граф-моделей подробнее см.: [105, с. 93-102]).

Результаты проведенного исследования свидетельствуют о наличии в групповых системах задействованных в анализе территорий как общих, характерных для всего Российского Севера черт, так и специфических субрегиональных особенностей, сформировавшихся под влиянием сложного комплекса природно-климатических, исторических, социально-экономических и этнических факторов.

К числу общих черт всех обследованных субрегионов можно отнести преобладание в их границах сельских групповых систем (80,91%), сформировавшихся путем отпочкования новых поселений от старого селения-ядра (69,09%) и состоящих из зрительно разобщенных структурных частей-поселений (59,09%). Они, как правило, имеют линейную форму пятна застройки (52,73%), комбинированные структурообразующие элементы (80,73%), центричную акцентировку архитектурно-природными доминантами (33,94%) и активно используют окружающий их природный ландшафт с усилением его композиционных качеств (72,48%) (табл.1-7). Эта общность подтверждается и корреляционной граф-моделью парных зависимостей между выявленными признаками-атрибутами и обследованными субрегионами (рис.9.1).

Но, несмотря на общность черт поселенческих кластеров в границах обследованной территории, можно говорить и об индивидуальных особенностях каждого отдельного субрегиона, которые прослеживаются не только в относительном количественном распределении выявленных архитектурно-типологических признаков-атрибутов, но и на примере субрегиональных корреляционных граф-моделей (рис.10). Так из числа всех обследованных автором субрегионов в первую очередь выделилось Мурманское Поморье, поскольку в его модели фактически не проявились парные корреляционные зависимости (рис.10.1), тогда как в модели Карельского Поморья таких зависимостей оказалось 2 (рис.10.2), в модели Архангельского Поонежья - 3 (рис.10.4), в модели Восточного Обонежья - 5 (рис.10.5), а в модели Архангельского Поморья даже 6 (рис.10.3).

В качестве объединяющего начала для большинства полученных моделей может рассматриваться лишь одна парная зависимость - связь между вариациями классов и подклассов (“К-ПК”) (рис.9.2). Данная связь оказывается прямой и весьма сильной практически во всех субрегиональных моделях (рис.10), что вполне закономерно, поскольку групповые системы смешанного класса в виде поселково-сельских и сельско-городских поселенческих кластеров (“К3”), как правило, возникали путем механической концентрации автономных поселений, не имевших общих генетических корней (“ПК2”). Правда, сила связи для данной пары признаков в отдельных моделях существенно различна (от р=0,544 до р=1,000), и, очевидно, оказалась подверженной влиянию комплекса других факторов.

Автор надеется, что дальнейшее более детальное изучение всего набора архитектурно-типологических параметров, характеризующих традиционные групповые системы населенных мест Российского Севера, позволит разрешить как эту задачу, так и ответить на множество других вопросов, которые возникли в процессе анализа накопленной историко-архитектурной информации.

На основании проведенного исследования можно сделать следующие выводы.

Во-первых, групповые системы населенных мест, не смотря на свои физические масштабы, специфику внутреннего строения, особенности территориально-пространственной организации и довольно большое разнообразие форм представляют несомненный интерес в качестве объекта исследования для специалистов, изучающих отечественное историко-архитектурное и культурное наследие.

Во-вторых, несмотря на наличие большого числа общих для всей обследованной территории черт, как отдельные поселенческие кластеры, так и их территориальные плеяды (субрегиональные наборы) имеют свои индивидуальные и групповые специфические особенности, которые сформировались под влиянием комплекса уникальных для каждого субрегиона природно-климатических, исторических, социально-экономических и этнокультурных факторов.

В третьих, результаты проведенного исследования в перспективе могут послужить достаточно объективизированным фундаментом при решении задач архитектурно-строительного и этнокультурного зонирования территории Российского Севера, а также могут быть активно использованы в современной архитектурно-строительной практике при решении задач по созданию оптимальной для жизни и деятельности человека среды обитания в условиях Крайнего Севера.

В заключении автор приносит искреннюю благодарность Российскому гуманитарному научному фонду за финансовую поддержку его научно-теоретических и прикладных изысканий по проблемам разработки комплексных многоцелевых историко-архитектурных баз данных с характеристикой традиционных объектов и систем народного зодчества Российского Севера и планирует включить результаты проведенного исследования в структуру информационно-справочного блока многоцелевой образно-графической и текстовой базы данных по памятникам народной архитектуры Карельского Поморья и Восточного Обонежья для сети Интернет (Грант РГНФ, 2000-2001, № 00-04-12002в).

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Абдулганеев М.Т., Владимиров В.Н. Типология поселений Алтая 6-2 вв до н.э.: Монография. - Барнаул: Изд-во Алт. Ун-та, 1997. - 148 с.

2. Агафонов Н.Т. О сущности и основных задачах советской социальной географии // Известия ВГО, 1984, т. 116, вып. 3, с. 205-211.

3. Алаев Э.Б. Экономико-географическая терминология: Понятийно-терминологический словарь. - М.: Мысль, 1983. - 350 с.

4. Аникеев И.А. Историческая информатика в России. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 1998. - 180 с.: ил.

5. Аннотированный список памятников истории и культуры. Т.II, раздел II. Объект: Историко-архитектурный опорный план зоны охраны памятников истории и культуры г. Кеми. Заказчик: НПЦ по охране памятников истории и культуры Министерства Культуры Республики Карелия / Совет Министров Карельской АССР, Проектный институт гражданского строительства, планировки и застройки городов и поселков “Карелгражданпроект”. - Петрозаводск. 1993. - 42 с. (Архив проектного института “Карелгражданпроект”, Инв. № 7036-II).

6. Анохин А.А., Костяев А.И. Подход и метод в социально-экономической географии // Известия ВГО, 1984, т. 116, вып. 6, с. 500-506.

7. Архангельская область. Административно-территориальное деление (По состоянию на 1 января 1984 года). - Архангельск: Сев-Зап. кн. изд-во, 1984. - 174 с.

8. Архитектура гражданских и промышленных зданий: Учебник для вузов. В 5-ти т. / ЦНИИ теории и истории архитектуры, Моск. инж. строит. ин-т им. В.В.Куйбышева. - М.: Стройиздат, 1984. - Т.1. Гуляницкий Н.Ф. История архитектуры. 3-е изд., доп. 1984. - 334 с., ил.

9. Атлас Карельской АССР. - М.: Главное управление геодезии и картографии при Совете Министров СССР, 1989. - 40 с.

10. Атлас. Республика Карелия. Топографическая карта, масштаб 1:200000 / Атлас подготовлен к печати 444 ВКФ и 439 ЦЭВКФ в 1997 г. - СПб.: ВТУ ГШ, 1997.- 136 с.

11. Балагуров Н.А. Фабрично-заводские рабочие дореволюционной Карелии (1861-1917). - Петрозаводск: Карельское кн. Изд-во, 1968. - 215 с.

12. Баранский Н.Н. Научные принципы географии. - М.: Мысль, 1980. - 239 с.

13. Баркина В.С. Кемь. - 2-е изд., испр. и доп. - Петрозаводск: Карелия, 1982. - 135 с. (Города и районы Карелии).

14. Бартенев И.А., Федоров В.Н. Архитектурные памятники Русского Севера. - М.- Л.: Искусство, 1968. - 259 с., ил.

15. Бернштам Т.А. Поморы. Формирование группы и системы хозяйства. - Л.: Наука, 1978. - 176 с.: ил.

16. Бернштам Т.А. Русская народная культура Поморья в XIX - начале XX в.: Этнографические очерки. - Л.: Наука, 1983. - 232 с.: ил.

17. Богословский М.М. Земское самоуправление на русском Севере в XVII в. Т.I. Областное деление Поморья. Землевладение и общественный строй. Органы самоуправления. - М.: Имп. Общ-во истории и древностей Российских при Московском университете, 1909. - 321 с., 105 с.

18. Богословский М.М. Земское самоуправление на русском Севере в XVII в. Т.II. Деятельность земского мира. Земство и государство. - М.: Имп. общ-во истории и древностей Российских при Московском университете, 1912. - 311 с., 45 с., 8 с.

19. Бубрих Д.В. Происхождение карельского народа: Повесть о союзнике и друге русского народа на Севере. - Петрозаводск: Гос. изд-во КФССР, 1947. - 50 с.

20. Вавилин В.Ф. Количественная оценка современных этнокультурных процессов в Мордовской АССР (сельское население) / Под ред. В.В.Пименова. - Саранск: Изд-во Сарат. ун-та. Саран. Фил., 1989. - 168 с.

21. Вавилин В.Ф. Мордовское народное зодчество: Учебное пособие / Мордовский гос. ун-т им. Н.П.Огарева. - Саранск, 1980. - 98 с.: ил.

22. Вампилова Л.Б. К концепции регионального историко-географического анализа // Известия РГО, 1996, т. 128, вып. 1, с. 64-69.

23. Вампилова Л.Б. Региональный историко-географический анализ. Кн.1. Ланд-шафты Карелии. - СПб.: Изд-во РГГМУ, 1999. - 240 с.

24. Вахрамеев Е.В. Исследование Успенского собора в г. Кеми и некоторые вопросы его реставрации // Проблемы исследования, реставрации и использования архитектурного наследия Карелии и сопредельных областей. Межвуз. сб. - Петрозаводск, 1986. - с. 117-126.

25. Вахрамеев Е.В. Успенский собор в Кеми / Карельское отделение Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. Карельский областной совет по туризму и экскурсиям. - Петрозаводск: РИО Госкомиздата КАССР, 1987. - 16 с.: ил.

26. Вахрамеева Т.И. Планировка сельских поселений западной Карелии (По материалам Комплексной историко-архитектурной экспедиции Министерства культуры КАССР) // Местные традиции материальной и духовной культуры народов Карелии: Тез. докл. - Петрозаводск, 1981. - с. 24-25.

27. Введенская А.Г К истории планировки и застройки русской деревни конца XVIII - первой половины XIX в. // Труды Государственного исторического музея. Вып. XV. Сб. ст. по истории СССР XIX в. - М.: ГИМ, 1941. - с. 77-125.

28. Веселовский С.Б. Село и деревня Северо-Восточной Руси XIV-XVI вв.: Историко-социологическое исследование о типах внегородских поселений. - М.-Л.: Гос. соц.-экон. изд-во, 1936. - 166 с.

29. Виншу И.А. Архитектурно-планировочная организация сельских населенных пунктов: Учебник для вузов. - М.: Стройиздат, 1986. - 279 с.: ил.

30. Витов М.В. Гнездовой тип расселения на русском Севере и его происхождение // Советская этнография, 1955, № 2, с. 27-40.

31. Витов М.В. Историко-географические очерки Заонежья XVI-XVII вв.: Из истории сельских поселений. - М.: Изд-во Московского университета, 1962.- 291 с.

32. Витов М.В. О классификации поселений // Советская этнография, 1953, № 3, с. 27-37.

33. Витов М.В. Поселения Заонежья в XVI-XVII вв. Автореф. дисс. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. - М., 1951. - 24 с.

34. Витов М.В. Формы поселений Европейского Севера и время их возникновения // Институт этнографии им. Миклухо-Маклая. Краткие сообщения. Вып. 29. - М.: Изд-во АН СССР, 1958. - с. 30-37.

35. Витов М.В., Власова И.В. География сельского расселения Западного Поморья в XVI-XVIII веках. - М.: Наука, 1974.- 192 с.

36. Владимиров В.В. Расселение и окружающая среда. - М.: Стройиздат, 1982. - 215 с.

37. Власова И.В. О формах сельских поселений в Вологодской области (По материалам XIX-XX веков) // Вопросы аграрной истории Европейского Севера СССР. Материалы науч. конф. / Ред. колл.: П.А.Колесников и др. - Вологда, 1968. - с. 317-326.

38. Гарф А.Л., Покшишевский В.В. Север. - М.: Изд-во ЦК ВЛКСМ “Молодая гвардия”, 1948. - 264 с.: ил., карта-вкладыш.

39. Голубева Л.А. Весь и славяне на Белом озере, X-XIII вв. - М.: Наука, 1973. - 211 с.: ил.

40. Гончаров А. Excel-97 в примерах. - СПб.: Питер, 1997. - 336 с.

41. Гунн Г.П. Каргополье - Онега / Ред. И.А.Куратова. - М.: Искусство, 1989. - 167 с., ил.

42. Гунн Г.П. Каргопольский озерный край / Ред. И.А.Куратова. - М.: Искусство, 1984. - 183 с., ил.

43. Дектярев А.Я. Русская деревня в XV-XVII веках: Очерки истории сельского расселения. - Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1980. - 176 с.

44. Дектярев А.Я., Кащенко С.Г., Раскин Д.И. Новгородская деревня в реформе 1861 года: Опыт изучения с использованием ЭВМ. - Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1989. - 200 с.

45. Дурасов Г.П. Каргополье. Художественные сокровища: Альбом. - М.: Советская Россия, 1984.- 208 с., ил.

46. Евсина Н.А. Архитектурная теория в России XVIII века. - М.: Наука, 1975. - 262 с.: ил.

47. Етоева З.И. Жилище вепсов (1900-1960): (Опыт сравнительного статистического анализа): Автореф. дис. … канд. ист. наук / АН СССР. Ин-т этнографии им. Н.Н. Миклухо-Маклая. - М., 1978. - 22 с., 1 л. схем.

48. Етоева З.И. К проблеме этнического своеобразия традиционного жилища вепсов, карелов и русских Межозерья // Советская этнография, 1977, № 1, с. 85-93.

49. Етоева З.И. К статистической характеристике вепсского жилища (по некоторым элементам интерьера) // Некоторые проблемы этногенеза и этнической истории народов мира. - М., 1976. - с. 44-63, табл.

50. Ефлов В.Б., Медведев П.П. Введение в историко-архитектурные базы данных и историко-архитектурную статистику / Петрозаводский гос. ун-т. Петрозаводск, 1994. 42 с., библиогр. 23 назв., рис. 11 (Рук. деп. в ВИНИТИ, № 791-В94).

51. Ефлов В.Б., Медведев П.П. Информационные базы данных по объектам и системам народной архитектуры Российского Севера, методы обработки и анализа историко-архитектурных данных // Международная конф.-выставка “Информационные технологии в непрерывном образовании”: Тез. докл. - Петрозаводск, Изд-во ПетрГУ, 1995. - с. 42-44.

52. Заповедный Север: Архитектура. Искусство. Ландшафт [Альбом] / Автор-составитель: Б.В.Гнедовский. - М.: Советская Россия, 1987. - 244 с.: ил.

53. Заславская Т.И. Теоретические вопросы исследования социально-территориальной структуры советского общества // Социально-территориальная структура города и села: Опыт типологического анализа. - Новосибирск: Ин-т экон. и организации пром. пр-ва, 1982. - с. 5-31.

54. Иконников А.В., Артеменко В.В., Искржицкий Г.И. Основы градостроительства и планировка населенных мест. - М.: Высш. шк., 1982. - 247 с.: ил.

55. Иконников А., Степанов Г. Основы архитектурной композиции / Ордена трудового Красного Знамени институт живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е.Репина. - М.: Искусство, 1971. - 224 с.: ил.

56. Интернет - новая информационная среда исторической науки. Тез. Международной науч. конф. - Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1998. - 56 с.

57. Исследования по наиболее ценным историко-архитектурным элементам городской застройки, анализ жилой застройки, библиография. Т.I, ч.2, раздел II. Объект: Историко-архитектурный опорный план зоны охраны памятников истории и культуры г. Кеми. Заказчик: НПЦ по охране памятников истории и культуры Министерства Культуры Республики Карелия / Совет Министров Карельской АССР, Проектный институт гражданского строительства, планировки и застройки городов и поселков “Карелгражданпроект”. - Петрозаводск. 1993. - 93 с. (Архив проектного института “Карелгражданпроект”, Инв. № 7036-1-2).

58. Историко-архитектурное исследование деревни Бесов Нос Пудожского района Карелии. - Петрозаводск, 1994.- 40 с., ил. (Архив НПЦ по охране и использованию памятников истории и культуры РК, Инв. № 1-85).

59. История русской архитектуры: Краткий курс / Ред. Колл.: С.В.Бессонов (гл. ред.), А.Н Михайлов, И.В.Рыльский, Д.П.Сухов, М.П.Цапенков, Е.Г.Чернов. - М.: Гос. изд-во лит-ры по строительству и архитектуре, 1951. - 463 с.: ил.

60. История русской архитектуры: Учеб. Для вузов / Пилявский В.И., Славина Т.А., Тиц А.А., Ушаков Ю.С., Заушкевич Г.В., Савельев Ю.Р. - 2-е изд., перераб. И доп. - СПб.: Стройиздат СПб., 1994. - 600 с.: ил.

61. Источник. Метод. Компьютер. Сб. науч. тр. - Барнаул: Изд-во АГУ, 1996. - 228 с.: ил.

62. Карта. Прионежье. Масштаб 1:200000. Составлена и подготовлена к печати ЛКФ в 1992 г. - 5 л.

63. Керт Г.М., Мамонтова Н.Н. Загадки карельской топонимики. Рассказ о географических названиях Карелии. - Петрозаводск: Карелия, 1982. - 111 с.: ил.

64. Керт Г.М., Мамонтова Н.Н. Загадки карельской топонимики. Рассказ о географических названиях Карелии. - Петрозаводск: Карелия, 1982. - 111 с.: ил.

65. Книга об архитектуре / Составители: А.М.Журавлев и В.И.Рабинович. - М.: Знание, 1973 (“Народный университет”, Факультет литературы и искусства). - 160 с., 64 вкл.

66. Ковалев С.А. Географическое изучение сельского расселения (Задачи, методика, специальные карты расселения) / Под. ред. проф. Ю.Г.Саушкина. - М.: Московский гос. ун-т им. М.В.Ломоносова, 1960. - 340 с.

67. Ковалев С.А. Сельское расселение (географическое исследование) / Под ред. проф. Ю.Г. Саушкина. - М.: Изд-во МГУ, 1963. - 340 с.

68. Ковалев С.А., Ковальская Н.Я. География населения СССР. - М.: Изд-во МГУ, 1980. - 287 с.

69. Компьютер и историческая демография. Сб. науч. статей / Под ред. В.Н.Владимирова. - Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2000. - 210 с.

70. Компьютер и экономическая история. Сб. науч. тр. / Под ред. Л.И.Бородкина и В.Н.Владимирова. - Барнаул: Изд-во Апт. ун-та, 1997. - 240 с.

71. Копанев А.И. Крестьяне Русского Севера в XVII в. / Под ред. Н.Е.Носова. - Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1984. - 244 с.

72. Копотева И.В. Современные тенденции развития малых городских поселений Карелии. Автореф. дисс. на соиск. учен. степ. канд. геогр. наук. - СПб., 1999. - 22 с.

73. Косменко М.Г. Многослойные поселения Южной Карелии. - Петрозаводск: Карельский научный центр РАН, 1992. - 220 с.

74. Косменко М.Г. О характере поселений X-XI веков в юго-восточной Карелии // Местные традиции материальной и духовной культуры народов Карелии: Тез. докл. / Карельский филиал АН СССР, Ин-т яз., лит. и ист., Союз композиторов КАССР. - Петрозаводск, 1981. - с. 16-17.

75. Краткое историческое описание приходов и церквей Архангельской епархии. Вып.I. Уезды: Архангельский и Холмолгорский. Издание Архангельского Епархиального церковно-археологического комитета. - Архангельск: Типо-литогр. наследн. Д.Горяйнова, 1894. - 371 с.

76. Краткое историческое описание приходов и церквей Архангельской епархии. Вып.III. Уезды: Онежский, Кемский и Кольский. Издание Архангельского Епархиального церковно-археологического комитета. - Архангельск: Типо-литогр. наследн. Д.Горяйнова, 1896. - 267 с.

77. Культурное окружение северного побережья Ладожского озера. Финское культурное наследие в ландшафте северного побережья Ладожского озера. Окружающая среда Финляндии. Вып. 236 / Центр окружающей среды Финляндии. - Хельсинки: типография Miktor Ky, 1998. - 230 с.

78. Куспак Н.В. Кемская крепость // Деревянное зодчество: Сб. науч. тр. - Петрозаводск, 1992. - с. 167-176.

79. Лебедева Н.И., Милонов Н.П. Типы поселений Рязанской области (По документам Рязанского областного архива и научного архива Рязанского краеведческого музея) // Советская этнография, 1950, № 4, с. 107-132.

80. Леонтьев А.Е. Меря и мурома: материалы к изучению систем расселения // Новые исследования по средневековой археологии Поволжья и Приуралья: Сб. ст.: Материалы Междунар. полевого симпоз. / Отв. Ред., авт. предисл. М.Г.Иванова. - Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1999. - с.46-51.

81. Леонтьев А.Е Поселения мери и славян на о.Неро // Краткие сообщения. Славянская археология. Вып. 179 / Отв. ред. д. ист. н. И.Т. Круглинова. - М.: Наука, 1984. - с. 17-32.

82. Макарова Н.А. Финны и славяне на Белом озере: проблемы преемственности систем расселения и культурного ландшафта // Новые исследования по средневековой археологии Поволжья и Приуралья: Сб. ст.: Материалы Междунар. полевого симпоз. / Отв. Ред., авт. предисл. М.Г.Иванова. - Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1999. - с. 52-64.

83. Мартынов А.Я. Культура первобытного населения бассейна Северной Двины // Культура Русского Севера / Отв. ред. член-корр. АН СССР К.В.Чистов. - Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1988. - с. 22-44.: ил.

84. Матвеев А.К. Древнее саамское население на территории Севера Восточно-Европейской равнины // К истории малых народностей Европейского Севера СССР. - Петрозаводск, 1979. - с. 5-14.

85. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами генерального штаба. Архангельская губерния. Составил генерального штаба капитан Н.Козлов. - СПб.: Печатано в типографии Э.Веймара, 1865. - 342 с.

86. Медведев П.П. Анализ разноэтничной архитектуры на ЭВМ: реализация и перспективы // Проблемы этнической истории и межэтнических контактов прибалтийско-финских народов. Сб. науч. тр. - СПб.: РЭМ, 1994. - с. 108-113.

87. Медведев П.П. Деревянное гражданское зодчество Беломорского Поморья (опыт системного анализа с применением ЭВМ). Т.1. - Петрозаводск: ПГУ, 1985. Дис. на соиск. учен. степени кандидата архитектуры. - 295 с.

88. Медведев П.П. Деревянное гражданское зодчество Беломорского Поморья (опыт системного анализа с применением ЭВМ). Т.2. Приложение. - Петрозаводск: ПГУ, 1985. Дис. на соиск. учен. степени кандидата архитектуры. - 295 c.

89. Медведев П.П. Достижения и перспективы комплексного исследования деревянного зодчества Русского Севера с применением ЭВМ (на примере ряда историко-архитектурных субрегионов) // Региональная науч.-практ. конф. “Человек и Среда его обитания”: Тез. докл. - Л.: Изд-во ГМЭ, 1989. - с. 78-79.

90. Медведев П.П. Иерархический анализ объемно-планировочных структур бань Архангельского Примошья конца 19 - первой половины 20 веков / Петрозаводский государственный университет. - Петрозаводск,1998. - 46 с.: Библиогр. 43 назв. (Деп. в ВНИИНТПИ от 21.06.99, № 11745).

91. Медведев П.П. Информационно-логическая система “Деревянное зодчество”: реализованные возможности и перспективы развития в связи с внедрением ГИС-технологий // Биологические ресурсы Белого моря и внутренних водоемов Европейского Севера. Тез. докл. международной конф. 19-23 ноября 1995 г. - Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 1995. - с. 266-267.

92. Медведев П.П. К вопросу о классификации систем расселения на примере Беломорского Поморья // Проблемы исследования, реставрации и использования архитектурного наследия Русского Севера: Межвуз. сб. - Петрозаводск, 1988. - с. 14-28.

93. Медведев П.П. Комплексное исследование деревянного зодчества на базе методов математической статистики и моделирования с применением ЭВМ (на примере Беломорского Поморья) // Вопросы истории и теории русской и советской архитектуры: Межвуз. темат. сб. тр. - Л.: ЛИСИ, 1988. - с. 82-90.

94. Медведев П.П. Корреляционный анализ и моделирование как инструмент в исследовании морфологии архитектурно-пространственных систем и объектов и в совершенствовании технологии ареальных исследований традиционной архитектуры (на примере домов-комплексов Новгородской области) // Труды Петрозаводского государственного университета. Межвуз. сб. Серия “Строительство”. Вып.5. “Новые технологии в строительстве”. - Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 1997. - с. 119-124.

95. Медведев П.П. Крестьянские усадьбы Беломорского Поморья (конец XIX - начало XX вв.) // Проблемы исследования, реставрации и использования архитектурного наследия Карелии и сопредельных областей. Межвуз. сб. - Петрозаводск, 1986. - с. 17-30.

96. Медведев П.П. Морфология групповых систем населенных мест Беломорского Поморья конца XIX - первой половины XX веков (историко-архитектурная типология, разведочный и корреляционный анализы с граф-моделированием) / Петрозаводский гос. ун-т. Петрозаводск, 1998. - 33 с.: Библиогр. 35 назв., рис. 13 (Деп. в ВНИИНТПИ от 27.05.1998 г., № 11707).

97. Медведев П.П. На Web-странице ПетрГУ - информация о памятниках архитектуры и не только // Карельская экологическая газета “Зеленый лист”, № 7-8 (36-37), 1999. - с. 6.

98. Медведев П.П. Применение математико-модельных методов анализа в ареальных исследованиях народного зодчества Российского Севера // Новые информационные ресурсы и технологии в исторических исследованиях и образовании. Сб. тез. докл. и сообщений Всероссийской конф. - М., 2000. - с.85-86

99. Медведев П.П. Принципы и приемы архитектурно-пространственной организации жилой среды сельских поселений Беломорского Поморья // Архитектурное наследие и реставрация памятников истории и культуры России: Сб. науч. тр. - М., 1988. - с. 145-163, ил.

100. Медведев П.П. Система расселения и объемно-планировочные структуры сельских поселений в бассейне реки Онеги (опыт ареального исследования) // Проблемы исследования, реставрации и использования архитектурного наследия Русского Севера: Межвуз. сб. - Петрозаводск, 1989. - с. 67-84, ил.

101. Медведев П.П. Типология крестьянского жилья Беломорского Поморья второй половины XIX - первой трети XX веков // Проблемы исследования, реставрации и использования архитектурного наследия Карелии и сопредельных областей. Межвуз. сб. - Петрозаводск, 1985. - с. 36-47.

102. Медведев П.П. Традиционные крестьянские дома-комплексы Новгородской области конца XIX - начала XX веков (предметно-содержательный и разведочный анализы с корреляционным граф-моделированием) // Прошлое Новгорода и Новгородской земли. Материалы научной конференции. 11-13 ноября 1999 г. Ч.1 / Сост. В.Ф.Андреев; НовГУ им. Ярослава Мудрого. - Великий Новгород, 1999. - с. 105-111.

103. Медведев П.П. Традиционные территориальные системы расселения Беломорского Поморья (историко-архитектурные ареальные исследования) // Биологические ресурсы Белого моря и внутренних водоемов Европейского Севера. Тез. докл. международной конф. 19-23 ноября 1995 г. - Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 1995. - с. 267-268.

104. Медведев П.П., Ерасков Е. Л. Анализ объемно-планировочных структур крестьянских усадеб Приладожской Карелии с применением метода корреляционных диаграмм // Труды Петрозаводского государственного университета. Межвуз. сб. Серия “Строительство”. Вып.6. “Новые технологии в строительстве”. - Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 1999. - с. 29-33.

105. Медведев П.П., Ефлов В.Б. Историко-архитектурная статистика как новая предметно-методологическая область исследований объектов и систем (К постановке проблемы) // Деревянное зодчество: Сб. науч. тр. - Петрозаводск, 1992. - с. 85-103.

106. Медведев П.П., Ефлов В.Б., Козлова Т.Д. Многоцелевая автоматизированная система “Архитектура Российского Севера” (реализованные возможности и перспективы) // Труды Петрозаводского государственного университета. Межвуз. сб. Серия “Строительство”. Вып.5. “Новые технологии в строительстве”. - Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 1997. - с. 107-112.

107. Медведев П.П., Козлова Т.Д. Историко-архитектурное наследие Примошья (к морфологии традиционных архитектурно-пространственных систем и объектов Российского Севера) // Труды Петрозаводского государственного университета. Межвуз. сб. Серия “Строительство”. Вып.6. “Новые технологии в строительстве”. - Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 1999. - с. 24-28.

108. Медведев П.П., Тигунов С.Л. Информационно-логическая система “Деревянное зодчество”: реляционный подход к построению базы данных на ЕС ЭВМ // Проблемы исследования, реставрации и использования архитектурного наследия Карелии и сопредельных областей. Межвуз. сб. - Петрозаводск, 1985. - с. 48-57.

109. Методология и методика системного изучения деревни. - Новосибирск: Наука, 1980. - 344 с.

110. Неволин К.А. О пятинах и погостах новгородских в XYI веке, с приложением карты // Записки императорского географического общества. Кн. YIII. - СПб., 1853. - 650 с., карта.

111. Олонецкая губерния: Статистический справочник / Статистическое Бюро Олонецкой Губернской Земской Управы. - Петрозаводск: “Северная скоропечатня” Р.Г. Кац, 1913. - 348 с.

112. Олонецкая губерния. Т. XXVII. Список населенных мест по сведениям 1873 года. Издан Центральным статистическим комитетом Министерства внутренних дел. Обработан старшим редактором Е.Огородниковым. - СПб.: Типография МВД, 1879. - 235 с., карта.

113. Олонецкий сборник. Материалы для истории, географии и этнографии Олонецкого края. Вып. 2. - Петрозаводск: Губ. Типография, 1886. - 238 с., 80 с., 200 с., 8 с.

114. Олонецкий сборник. Материалы для истории, географии, статистики и этнографии Олонецкого края. Вып.3. Изд-ние Олонецкого губернского статистического комитета. Сост. секр. ком. Благовещенским. - Петрозаводск: Типография Губернского Правления, 1894. - 556 с.

115. Ополовников А.В. Памятники деревянного зодчества Карело-Финской ССР. - М.: Гос. изд-во лит-ры по стр-ву и архитектуре, 1955. - 195 с.: ил.

116. Ополовников А.В. Русский Север. - М.: Стройиздат, 1977. - 255 с.: ил.

117. Ополовников А.В. Русское деревянное зодчество: Памятники шатрового типа и малые архитектурные формы. Памятники ярусного, кубоватого и многоглавого типа. - М.: Искусство, 1986. - 312 с.: ил.

118. Ополовников А.В. Сокровища Русского Севера. - М.: Стройиздат, 1989. - 367 с., ил.

119. Орфинский В.П. Деревянное зодчество Карелии. - Л.: Стройиздат, 1972. - 119 с.: ил.

120. Орфинский В.П. Деревянное зодчество Карелии (генезис, эволюция, национальные особенности). - Т.1. - М.: ЦНИИТИА, 1975. Дис. на соиск. учен. степени доктора архитектуры. - 298 с., 55 с.

121. Орфинский В.П. Особенности деревянного культового зодчества Карелии // Архитектурное наследство, 1983, № 31, с. 17-27, ил.

122. Основы теории градостроительства /3.Н. Яргина, Я.В. Косицкий, В.В. Владимиров и др.; Под ред. 3.Н. Яргиной. - М.: Стройиздат, 1986. - 320 с.: ил.

123. Очерки истории Карелии. Т.1. - Петрозаводск: Госиздат КАССР, 1957. - 430 с.: ил.

124. Первая всеобщая перепись населения Российской империи, 1897 г. Издание Центрального статистического комитета министерства внутренних дел. Под ред. Н.А. Тройницкаго. Т.XXVII. Олонецкая губерния. Тетрадь 1. - СПб.: Тип. СПб. акц. общ. Е.Евдокимов. Троицкая, № 18, 1899. - 37 с.

125. Перельман И.Л. Новгородская деревня в XV-XVI вв. // Исторические записки / Отв. ред. акад. Б.Д.Греков. Т. 26. - М., 1948. - с. 137-186.

126. Пименов В.В. Вепсы: Очерк этнической истории и генезиса культуры. - М.-Л.: Наука, 1965. - 264 с.: ил.

127. Пименов В.В. К истории сложения типов поселений в Карелии // Советская этнография, 1964, № 2, с. 3-18.

128. Писцовые книги Обонежской пятины 1496 и 1563 гг. / Материалы по истории народов СССР под общ. ред. М.Н.Покровского. Вып.1. Материалы по истории Карельской АССР. - Л.: Изд-во АН СССР, 1930. - 270 с., карта.

129. Платонов С. Прошлое русского Севера: Очерки по истории колонизации Поморья. - Пг.: Время, 1923. - 80 с.

130. Полевые обследования по методике кафедры архитектуры Петрозаводского государственного университета (ПГУ) // Проблемы исследования, реставрации и использования архитектурного наследия Российского Севера: Межвуз. сб. - Петрозаводск, 1991. - с. 171.

131. Полевые обследования по методике кафедры архитектуры Петрозаводского государственного университета (ПГУ) // Деревянное зодчество: Сб. науч. тр. - Петрозаводск, 1992. - с. 216-218.

132. Поляков И.С. Три путешествия по Олонецкой губернии. - Петрозаводск: Карелия, 1991. - 215 с.: ил.

133. Проект зон охраны г. Кеми. Т.3. Приложение иллюстраций и таблиц / Петрозаводский государственный университет им. О.В.Куусинена. - Петрозаводск. 1987. - 101 с. (Архив НПЦ по охране памятников истории и культуры МК РК, Инв. № 1-42В).

134. Пунтус Е.В. База данных по системе сельского расселения на Урале (По данным “Списков населенных мест Пермской губернии”, 1909 г.) // Новые информационные ресурсы и технологии в исторических исследованиях и образовании. Сб. тез. докл. и сообщений Всероссийской конф. - М., 2000.- с.165-166.

135. Районная планировка / Б.В. Владимиров, Н.И. Наймарк, Г.В. Субботин и др. - М.: Стройиздат, 1986. - 325 с.: ил. (Справочник проектировщика).

136. Республика Карелия. Административно-территориальное деление (По состоянию на 1 января 1991 года). - Петрозаводск, Карелия, 1991. - 175 с.

137. Русский Север: Исследования и исследователи: Справочник. В 2 ч. Ч.2. Историко-культурное наследие Русского Севера: Аннот. библиогр. 1976-1986 / НИИкультуры. - М., 1989. - 289 с. - Указ.: с. 269-288.

138. Рябинин Е.А. Финно-угорские племена в составе Древней Руси: К истории славяно-финских этнокультурных связей: Историко-археологические очерки. - СПб.: Изд-во С.-Петербургского университета, 1997. - 260 с.: ил.

139. Савватеев Ю.А. Наскальные рисунки Карелии. - Петрозаводск: Карелия, 1983. - 216 с.: ил.

140. Савич А.А. Соловецкая вотчина в V-XVII вв.: Опыт изучения хозяйства и социальных отношений на крайнем севере и в древней Руси. - Пермь: Об-во исторических, философских и соц. наук при Пермском гос. ун-те, 1927. - 280 с.

141. Самарянов В.А. Следы поселений мери, чуди, черемисы, еми и других инородцев в пределах Костромской губернии // Труды МАО, 1976, т.6, с. 56-59.

142. Саушкин Ю.Г. Экономическая география: история, теория, методы, практика. - М.: Мысль, 1973. - 559 с.

143. Севан О.Г., Годлевский Н.Н. Приемы размещения церквей в русских селах // Материалы XXVIII научной конференции МАИ. - М., 1973. - с. 24-26.

144. Север / Гринева Е.К., Кеммерих А.О., Руф Л.В., Славинский О.К. и др. - М.: Физкультура и спорт, 1975. - 264 с.: ил., 24 л. ил.

145. Северный экономический район: Проблемы, тенденции, перспективы развития. - СПб.: Наука, 1992. - 256 с.

146. Система комплексной автоматизации экспериментов “САФРА”. Техническое описание. Т.1. Общее описание / Ордена Трудового Красного Знамени СФТИ им. акад. В.Д.Кузнецова при Томском гос. университете им. В.В.Куйбышева. - Томск: Сибирский физико-технический институт, 1978. - 62 с.

147. Система комплексной автоматизации экспериментов “САФРА”. Техническое описание. Т.2. Математическое обеспечение: Подсистема обработки информации. Руководство по разработке новых процедур / Ордена Трудового Красного Знамени СФТИ им. акад. В.Д.Кузнецова при Томском гос. университете им. В.В.Куйбышева. - Томск: Сибирский физико-технический институт, 1978. - 63 с.

148. Система комплексной автоматизации экспериментов “САФРА”. Техническое описание. Т.3. Математическое обеспечение: Подсистема обработки информации. Описание языка САС / Ордена Трудового Красного Знамени СФТИ им. акад. В.Д.Кузнецова при Томском гос. университете им. В.В.Куйбышева. - Томск: Сибирский физико-технический институт, 1978. - 70 с.

149. Славина Т.А. Исследователи русского зодчества: Русская историко-архитектурная наука XVIII - начала XX века. - Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1983. - 192 с.

150. Смирнова Э.С. По берегам Онежского озера. - Л.: Искусство, Ленингр. отд-ние, 1969. - 136 с.: ил.

151. Сохранение природы, культурного наследия и экотуризм - элементы стратегии развития Баренцева Евро-Арктического региона (Российская часть). Научный доклад. - Петрозаводск, 1997. - 65 с., карты.

152. Социологические методы исследования в экономической географии: Учебное пособие / Калинингр. ун-т. - Калининград, 1987. - 76 с.

153. Списки населенных мест Российской империи. - Т. 1. Архангельская губерния. Список населенных мест по сведениям 1859 года. - СПб.: Типография МВД, 1861. - 131 с.

154. Список населенных мест Архангельской губернии к 1905 году. Сост. Секретарем Губ. стат. ком. Н.А.Голубцовым. - Архангельск: Архангельский губ. стат. ком., 1907. - 215 с.

155. Список населенных мест Карельской АССР (По материалам переписи 1926 года) / Сост. статистическим управлением АКССР. - Петрозаводск: Изд. стат. управл., 1928. - 159 с.

156. Список населенных мест Олонецкой губернии по сведениям за 1905 год. Составил действительный член-секретарь комитета И.И.Благовещенский. - Петрозаводск: Олонецкая губернская типография, 1907. - 326 c.

157. Список населенных мест (По материалам переписи населения 1933 г.). - Петрозаводск: Изд-ние УНХУ АКССР, “Союзоргучет”, 1935. - 112 с., 16 с.

158. Средневековые поселения Карелии и Приладожья / Карельский филиал АН СССР, Ин-т яз., лит. и истории. - Петрозаводск, 1978. - 154 с.

159. СССР. Административно-территориальное деление союзных республик. - М.: Известия, 1983. - 720 с.

160. Строгальщикова З.И. К методике изучения традиционного жилища: (по материалам Межозерья) // Статистика в этнографии. - М., 1985. - с. 142-167.

161. Строгальщикова З.И. К проблеме этнической специфики в явлениях материальной культуры: (по данным сравнительного анализа традиционного жилища вепсов, южных карел и русских Межозерья) // Актуальные вопросы изучения экономического и культурного развития Европейского Севера СССР. - Архангельск, 1982. - с. 84-85.

162. Строгальщикова З.И. Погребальная обрядность вепсов // Этнокультурные процессы в Карелии. - Петрозаводск, 1986. - с. 65-84.

163. Строгальщикова З.И. Традиционное жилище Межозерья, 1900-1960: Опыт сравнительно-статистического анализа / Под ред. В.В.Пименова; АН СССР. Карел. фил. ин-т яз., лит. и истории. - Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1986. - 104, [3] с.: ил.

164. Суслов В.В. Памятники древнего русского зодчества / Сост. Акад. В.В.Суслов. Вып. III. - СПб.: Имп. Акад. художеств, 1897. - 50 с.: ил.

165. Суслов В.В. Памятники древнего русского зодчества / Сост. Акад. В.В.Суслов. Вып. V. - СПб.: Имп. Акад. художеств, 1897. - 75 с.: ил.

166. Суслова А.В., Славина Т.А. Владимир Суслов. - Л.: Стройиздат, Ленингр. отд-ние, 1978. - 88 с.: ил. (Мастера архитектуры).

167. Тихонов И.Н. Кемь (краткий историко-кравевелческий очерк о городе и районе). - Петрозаводск: Гос. изд-во КАССР, 1958. - 52 с.: ил.

168. Ткачев В.Н. История архитектуры: Учеб для архит. строит. техникумов. - М.: Высш. шк., 1987. - 271 с.: ил.

169. Томилов Ф.С. Север в далеком прошлом: Краткий исторический очерк. - Архангельск: ОГИЗ, Архангельское изд-во, 1947. - 97 с.

170. Ушаков И.Ф. Кольская земля: Очерки истории Мурманской области в дооктябрьский период / Под ред. доктора ист. наук И.П.Шаскольского. - Мурманск: Мурманское кн. изд-во, 1972. - 672 с.: ил.

171. Ушаков Ю.С. Ансамбль в народном зодчестве русского Севера (пространственная организация, композиционные приемы, восприятие). - Л.: Стройиздат, Ленингр. отд-ние, 1982. - 168 с.: ил.

172. Федоров И.Т. Расселение ижоры в XVIII-XX веках // Советская этнография, 1983, № 5. - с. 97-113.

173. Харузин Н.Н. Из материалов, собранных среди крестьян Пудожского уезда Олонецкой губернии // Олонецкий сборник. Вып.3. - Петрозаводск: В Губ. Типографии, 1893. - 45 с.

175. Хроника исследования историко-архитектурного наследия Европейского севера и Сибири по методике кафедры архитектуры ПГУ // Проблемы исследования, реставрации и использования архитектурного наследия Русского Севера: Межвуз. сб. - Петрозаводск, 1988. - с. 168-171.

176. Шайжин Н.С. Старая Пудога с XIV по XVIII век (историко-бытовой очерк). - Петрозаводск: Олонецкая губернская типография, 1906. - 46 с.

177. Энциклопедия для детей. Т.7. Искусство. Ч.1. - 2-е изд., испр. / Глав. ред. М.Д. Аксенова. - М.: Аванта+, 1999. - 688 с.: ил.

178. Национальный архив Республики Карелия (НА РК), ф.25, оп.20, д. 29/324, 1869 г. “Формулярные ведомости о состоянии церквей города Пудожа и Пудожского уезда за 1869 год”. - 12 л.

179. НА РК, ф.25, оп.20, д. 29/325, 1890 г. “Формулярные ведомости о церквах 1-го благочиннического округа Пудожского уезда”. - 93 л.

180. НА РК, ф.33, оп.26, д.5/62, 1843. “Хозяйственное статистическое описание казенных деревень Пудожского уезда”. - 37 л.

181. НА РК, ф.33, оп.26, д.5/63, 1843. “Хозяйственное статистическое описание казенных деревень Пудожского уезда”. - 53 л.